Путешествие Феди Карасика - страница 24

Ах, какое утро встретило Федю Карасика, когда на следующий день он проснулся и вышел на верхнюю палубу! Было совсем безветренно, и вода Волги, разлившейся от правого берега почти до горизонта, была ровной, гладкой, как отполированная поверхность зеленоватого с голубым отливом стола.

Но постой-ка, почему зеленоватого? Глянув на воду ближе к носу парохода, Карасик увидел, что зеленое это — не цвет воды, мягкие волны от парохода разбивали ровную поверхность ряски, затянувшей воду.

«Наверное, водоросли, — догадался Федя. — А как же в такой воде купаться?.. Вот бы здорово! Вылез, а сам весь, как водяной или как русалка». Федя читал где-то, что русалки и водяные — зеленые. Он живо представил себя выходящим из воды — вот бы Наташка, которая едет с выбритым наголо папочкой-фотографом, сделала большие глаза!

Солнце, мягкое, нежаркое — утреннее, выжелтило воздух вокруг, и даже бирюзовое небо и зеленая вода были слегка подкрашены его теплым желтым цветом.

Облокотившись на перила, Федя смотрел туда, где у самого горизонта узенькой полоской виднелся левый пологий берег. «Чайковский», выискивая фарватер, сменил направление и теперь шел к тому берегу. Издали Карасик увидал небольшой островок. Продолговатый, как будто это кит попал нечаянно в Волгу, остров маячил одиноким деревом. А за островом, километров, может, пять ниже его и вдали зеленел в деревьях аккуратненькими домиками поселок.

Сверху, на капитанском мостике, кашлянули. Потом кто-то, нарушив молчание утра, с сочувствием спросил:

— Великая тоска по утраченной Атлантиде?

Но никто на вопрос не ответил. И долго не отвечал. Потом Карасик услышал знакомый голос:

— Как раз над юностью моей проплываем. Кажется, надел бы скафандр и походил бы под водой, по смытым водой следам улиц и переулочков…

Это же Владимир Сергеевич говорит! Как он на капитанский мостик попал?

«Пустили, — позавидовал Карасик. — Наверно, с капитаном познакомился бывший солдат».

Вдруг над морем воды в голубом и желтом воздухе печально и торжественно запел гудок.

«Чего это он? — удивился Карасик необычно продолжительной мелодии. Ни пристани нет, ни встречного…».

— Спасибо, капитан! — услышал Федя Владимира Сергеевича. — Спасибо, что уважил… Только вот пассажиров не побудил бы.

— Пусть встают пассажиры, — ответил капитан. — В такое утро спать стыдно.

— Да, утро необыкновенное… — согласился Владимир Сергеевич. — Ну что ж, пойду я. — Спустившись на палубу, бывший солдат увидел Карасика, и глаза его засмеялись в прищуре: — Мой приятель уже бодрствует?.. Здравствуй, Федор… Как спалось?.. А я, брат, не мог уснуть, боялся просплю свое детство… Не понимаешь?.. Вон видишь остров длинный, только что мимо прошли?.. В районе этого островка была слобода, в которой я жил когда-то. А теперь ее во-о-он перенесли, — показал Владимир Сергеевич на утонувший в зелени поселок… — Теперь Дмитровка на берегу моря, и воды ей хватает, не то что прежде. А все-таки, Феденька, жалко старую-то… Или сам старею?..

Владимир Сергеевич говорил вроде бы Феде, а получалось, что сам с собой разговаривал.

— Где этот остров, там как раз Советская улица наша проходила, она на самом высоком месте была, потому и пожарная каланча над зданием райисполкома высилась. А наш дом — чуть ниже, там теперь вода… Эх, что тут творилось, Федор, когда старую слободу на новое место переносили! Вспомнить тяжело! В отпуск я как раз приезжал…

— А как слободу переносили? — спросил Федя.

— Перевозили, — уточнил бывший солдат. — На санях.

— Ну уж, на санях, — не поверил Карасик.

— Да, брат, на санях. Подводили полозья под хату, прицепляли трактор, а то и два и — поехали… Сам видел: едет дом на санях по степи, на окнах белые занавесочки, цветы на подоконнике и кот лежит, смотрит в окошко, как будто в вагоне поезда едет… Один старик, Кон Семеныч, а короче звали его Коняша, как увидел — стронули его дом с места, стоит, а у самого слезы на глазах. Отвернулся, смотреть не мог. А потом на новом-то месте недолго прожил, сам не свой сделался старик.