Путешествие Феди Карасика - страница 25

— Чего уж он так-то? — удивился Карасик.

— Не поймешь ты, — с сожалением вздохнул Владимир Сергеевич. — Такое понимается только на своем опыте, нужно самому жизнь прожить… Видишь ли, Федор, слобода-то четыреста лет на этом месте стояла… Я вот и не так уж стар, а тоже жалко было прощаться — у меня тут жизнь начиналась.

— Как же вы в степи-то жили, без воды?

— Почему же без воды. Мало ее было, но нам, мальчишкам, хватало. И на Волгу рыбу ловить ходили — семь километров не расстояние.

— Это как у нас, значит! — обрадовался Федя. — От нашего села Волга тоже семь километров…

— Ну вот видишь, ты это как бы я в детстве.

— А вы это — я в будущем?

— Ишь какой сообразительный, — поворошил Владимир Сергеевич Федину шевелюру. — Я думаю ты будешь в мои годы моложе меня и красивее… Книги читать любишь?.. Вот есть такой писатель — Горький. У него в рассказе говорится, и, по-моему, очень это хорошо там у него говорится: наши дети будут лучше нас.

— А я вчера видел, как цыгане в ресторане сидели, — почему-то вдруг вспомнил Федя. — А ту девчонку Ольгой звать. Я ее знаю.

— Вот как? — удивился Владимир Сергеевич. — Жалко девчушку. Оторвали от учебы, разгуливают по белу свету. Что-то сделать бы надо, а что — ума не приложу. Да, Федор, — вдруг спохватился бывший солдат, — ты в Волгограде не видел этого мужчину в полосатой пижаме? С нами на пароходе едет?..

— Нет, не видел… — ответил Федя. — А какой это — в полосатой пижаме?

— Да, это я что-то не так сказал, — засмеялся Владимир Сергеевич, — в Волгограде он не мог быть в пижаме, конечно…

Карасик пожал плечами. Его, в общем-то, сейчас интересовал не кто-то там в пижаме, занимало другое: почему солдат не захотел побывать в родной слободе. Она ведь хоть и новая, но все равно родная? Федя на его месте обязательно бы…

— Здравствуйте, мальчик, — услышал Карасик из окна каюты сзади.

Обернулся — Наташа.

— Здравствуй, — смущенно буркнул Федя, словно его разоблачили в чем-то.

— О, да у тебя все пассажиры — подруги и друзья! — воскликнул Владимир Сергеевич.

— Владимир Сергеевич, — наверное, из-за Наташки осмелился Федя, — а потом вы из слободы насовсем уехали?

Бывший солдат посмотрел на Федю, пытаясь понять, что кроется за вопросом, и ответил:

— В Саратов уехал, учиться. А потом, уже в войну, в Вольск попал — опять учиться, только уже солдатским наукам… Интересно получается! — Словно сам для себя впервые открывая, воскликнул Владимир Сергеевич: — У меня, можно сказать, вся жизнь по Волге прошла, только не по течению, а против течения: до Горького добрался, а после — до Москвы. И ведь кроме нигде особенно не бывал.

— Значит, вы — настоящий волгарь, — утвердил Федя. — Я вот тоже только на Волге жил…

Когда Федя и Владимир Сергеевич разговаривали, они повернулись вполоборота к окну каюты, в котором, как в рамке, стояла Наташа. Они словно бы приглашали и ее принять участие, поскольку уж она объявила о себе.

Федя видел одним глазом, как девочка заплетала себе косу и одновременно слушала, их. Потом он увидел: дверь в каюту открылась из коридора и в ней показался человек. Карасик не сразу сообразил, кто этот человек. Наверное, потому, что ожидал увидеть бритоголового.

— Дяди нет, он вышел, — ответила человеку Наташа и снова повернулась к окну.

Человек закрыл за собой дверь.

Бывший солдат и Федя переглянулись. Да, конечно, в каюте они видели рыжебородого Полифема. Опять он встретился им на пути, этот загадочный человек.

— Девочка, — Владимир Сергеевич подошел к окну каюты, — кто это заходил к вам в каюту?.. Наверное, матрос?

— Ну что вы, — удивилась Наташа, — это не матрос. Он сел на пароход вместе с нами в Светлом Яру. Только он едет внизу, — Наташка перевела взгляд на Федю и добавила: — Где вот этот мальчик.

— Мы с Федей оба едем в четвертом классе… Ну и кто же этот мужчина?

— Это который с рыжей бородой?.. Он дядин помощник. Дядя фотографирует, а он его помощник… Скажите, а вы и есть тот самый пограничник, о котором мне Федя рассказывал?

Карасик готов был провалиться сквозь землю. Он, конечно, помнил, как хвастал тем, что познакомился с пограничником. А теперь вот рассчитывайся за вранье. Порозовев от стыда, Федя уставился в одну точку — на гвоздь, торчащий шляпкой из стены.