Пятисотлетняя война в России. Книга первая - страница 24

«Вокруг Арзамаса, где Долгорукий разбил свой лагерь, — пишет иностранный наблюдатель, — везде виднелись виселицы, обвешанные трупами. Кроме того, везде плавали, как казалось, в собственной крови тела, лишенные голов, и виднелись посаженные на кол, из которых иные жили уже третий день. Вообще в течение трех месяцев не менее 11 тысяч человек были казнены или зверски замучены».

И в завершение всего — раскол государственной церкви, когда патриарх Никон попытался внедрить новый перевод Библии взамен прежнего, сделанного крайне небрежно. Почти половина России не приняла новых церковных книг и ритуалов. Правительство, как и водится, ответило массовым террором. Запылали костры, сжигая сотнями раскольников.

Один из вождей раскола — протопоп Аввакум, страстный и бескомпромиссный публицист своего времени, писал: «А по Волге той живущих во градах и селах и в деревеньках тысяща тысящами положено под меч не хотящих принять печати антихристовы».

Раскольники толпами бежали из городов и сел от этого страшного террора, уходили в лесные дебри, в незаселенные места на окраинах, в глухие северные леса Поморья, где находили потомков тех, кто ушел туда еще в IX веке от варягов.

В разбушевавшейся религиозной междоусобице, которой суждено было продолжаться несколько столетий, параллельно или пересекаясь с незатухающей светской войной, погибли недавние светочи церкви, как с той, так и с другой стороны «Великого раскола». Лишен патриаршества и отправлен в монастырское заключение патриарх Никон, сожжен в срубе протопоп Аввакум, многочисленные священнослужители уходили в леса, создавая партизанские отряды «истинной веры».

В таких условиях окруженная сонмищем врагов, теряющая инициативу власть лихорадочно пыталась создать эффективный карательный аппарат. Учреждались Сыскной и Разбойный приказы и, наконец, Приказ тайных дел — первый в России настоящий институт политического сыска, ответственный непосредственно перед царем и ведающий законодательно оформленными Уложением 1649 года так называемыми «великими государевыми делами», известными более как «Слово и дело государево».

Всякое словесное оскорбление величества или неодобрительное слово о действиях государя были подведены под понятие государственного преступления, караемого смертью. Под страхом смертной казни установлена была обязанность доносить о преступлениях подобного рода — «сказывать слово и дело государево». Сказавшего «слово и дело» немедленно вели в застенок к допросу, а затем хватали и пытали того, на кого тот указывал. Когда раздавались эти страшные слова на улицах, площадях или других общественных местах, все немедленно разбегались.

Архивы приказа «Тайных дел» полны документов, свидетельствующих о желании властей превратить народ не просто в рабов, но в рабов немых, не смеющих даже раскрывать рот без особого разрешения. Драгун Евтюшка как-то, выпивая чарку водки, сказал: «Был бы здоров Государь царь, Великий князь Алексей Михайлович, да я, Евтюшко, другой». Трудно найти в этих словах служивого какой-либо злой умысел. Скорее, тост можно считать вполне лояльным и верноподданническим. Но на него донесли «слово и дело», и за то, что он в одной фразе осмелился произнести имя царское и свое, то есть как бы приравнять их, солдат был жестоко избит батогами. И таких дел более 90 %.

Не ленились из самых дальних уголков страны везти обвиняемых в приказ и жестоко наказывать, скажем, за пересказ сна, где одному мужику приснилось, что он попал в Кремль и пьет с царем. Беспощадно наказанный кнутом, несчастный был отправлен в тюрьму с наставлением «никому не рассказывать свои сны».

Но ничего не помогало. Повсеместно вспыхивали водочные бунты, хлебные бунты, медные бунты (когда царь решил всю «конвертируемую» валюту взять себе, а подданным оставить одну медь), Посадские люди восстали в столице, в Новгороде и Пскове. И снова чередой пошли казни, замельтешили по окраинам карательные экспедиции, пейзажи украсились виселицами, у плах и костров засуетились судейские и палачи…

Измученный смутами, ошалевший от убогих интриг фаворитов (родственниками первой и второй жен), Алексей Михайлович внезапно скончался, не дожив до сорока шести лет. Он оставил на попечение двух ненавидящих друг друга кланов 11 детей.