Расплата - страница 37

Тот несколько мгновений колебался, потом выдохнул:

– Ищи.

– Так... Значит, папаша, если на твоем дворе я хлеб обнаружу, то он не твой. Ведь мог сосед зарыть у тебя во дворе? Конечно, мог! Ну и тогда хлебец этот будет принадлежать голодающему пролетариату! – Засучив рукава, он оглянулся, ища глазами лопату. – Ишь и лопаточки не видать у тебя на дворе, папаша. Сломалась, что ли? Или сосед утащил, когда хлеб зарывал?

– По суседям ходит лопатка, – нехотя ответил Потап. – Эй, Мотька! – крикнул он дочери. – Где наша лопата?

– Я почем знаю! – злой голос из сеней.

– Дяденька, сходи, пожалуйста, к соседям за лопаточкой, – подчеркнуто вежливо попросил Петька Алдоню Кудияра.

Пока Алдоня был у соседей, Петька разыскал вилы у дверей и зашагал по двору, втыкая их в землю. Потом остановился у кучи свежего навоза, покрутил рукой перед носом, понюхал, как фокусник, и с силой воткнул вилы в навоз.

– Све-ежий навозец. И духом хлебным отдает.

Потап нетерпеливо переступил ногами, отер рукавом взмокший лоб:

– Чего навоз-то разваливаешь? Складывать за тебя кто будет?

Петька оглянулся, подождал, что еще скажет Потап. Вдруг решительно скомандовал:

– А ну, братцы-пролетарцы, налегни на вилы, на лопаты! – И заработал вилами.

Через несколько минут под навозом обнаружилась старая дверь. Петька, вспотевший, но радостный, дурашливо наставил вилы, как винтовку, и гаркнул на дверь:

– А ну, кто тут который и почему?

– Вот он куда запрятал! – Василий поднял дверь. – Вот где хлебец гноят, проклятые!

Потап осел на порог, схватил себя за волосы и зарыдал:

– Грабители! С голоду уморить хотите!

Вслед за ним заголосили его дочки.

Петька вынул первый мешок из ямы и с улыбкой сказал:

– Смотрите, братцы, как о соседском хлебе убиваются!

Пять мешков быстро очутились на подводе. Василий подошел к Потапу, протянул бумагу и карандаш:

– Распишись, контра... Пять мешков. А за обман народа с тебя еще контрибуцию слупим! Завтра решение представим. – И, подождав, пока Потап накорябал трясущейся рукой буквы, жестко сказал: – Выводи коня!

Маша увидела отца у плетня и – к нему.

– Батя, батя! – испуганно закричала она.

Юшка хотел было вскочить, но почувствовал, что кто-то его держит за пояс.

– О господи, что с тобой, батя? – Маша отвязала его от кола.

Юшка протер глаза:

– А где вороной, Манюшка?

– Какой вороной?

– Да повозка моя!.. Я на телеге ведь был, помню.

– А кто привязал тебя к плетню?

– Не знаю. Конокрады увели? А-яй-яй, голова садовая! Догулялся!

– Идем домой, папаня. Может, Панька распряг? – Маша помогла встать ослабевшему отцу и повела под руку домой.

Авдотья привыкла видеть Юшку таким – она не удивилась, не стала ругать. Кинула молча на лавку полушубок. Юшка повалился на лавку и застонал от головной боли.

В избу вошли Василий и Панов.

– Ты что же, отец, Сидору продался? – подошел Василий к тестю. – За гнилую телегу душу продал? Эх, ты!

Юшка откашлялся, хрипло заговорил:

– Васятка! Мать твою бог любил, вороной пропал. Конокрады увели, а меня к плетню веревкой привязали.

– Эх ты, вороной-пегий! Скоро и самого к Сидору под печку черти затащат. Цел твой вороной. На нем мы пять мешков хлеба от Потапа привезли. Почему не явился с подводой? Решению комитета не подчиняешься? Завтра к Сидору поедешь с нами.

Юшка с тревогой уставился на Василия:

– Это зачем меня-то к Сидору? Я у него полжизни батрачил, другого найдите.

Василий покачал головой и с укором сказал:

– Дешево же ты ему продался! За гнилую телегу! А мы ведь ее все равно реквизировали у него. Не дождался ты. Вот и постановление комитета есть. – Он достал лист бумаги из кармана, прочел: – Телегу кулака Гривцова реквизировать и передать бывшему его батраку Олесину Ефиму Петровичу.

Юшка осоловело смотрел на бумагу, которую читал Василий.

– Его надо в подкулачники записать. Все улики налицо, – подсказал, улыбаясь, Панов.

– Это кого в подкулачники? – приподнялся Юшка. – Варить-то вари, да посолить не забудь! Ты еще ростом мал, сынок, чтобы меня подкулачником обзывать. Я самый что ни на есть батрак, – разозлился он.

– Эх, отец, отец, из стороны в сторону ты качаешься, то к нам, то к Сидору, – с укором сказал Василий. – А я-то тебя чуть не богатырем почитал.