Расплата - страница 10

— Математика не убедила, — неистощимо терпение Макарова. — Пойдем более простым путем. Взгляните на совмещение двух фотографий — вашей сегодняшней и той, что на вахманской анкете. Интересная получилась картина.

Разглядывает Мисюра фототаблицу, озаглавленную: «Совмещение элементов лица фотопортретов». На вахманскую фотографию наклеены куски нынешней фотографии — части лба, носа, глаз, рта, подбородка. Свершилось чудо: исчезло время, на него глядит одно и то же лицо из далекой зимы сорок первого года. И к тому же проклятая математика! Можно отрицать одно совпадение, другое, третье, а их восемнадцать, и все тютелька в тютельку, до одного миллиметра… Ну и пусть! До смены позиций его дело — отрицать, их дело — доказывать.

— Как будто все точно, — вздыхает Мисюра. — Я бы на вашем месте тоже не сомневался, и все же не я снят в вахманской форме. Не знаю, как оправдаться, всякие чудеса бывают на свете.

— Надо так понимать: с наукой не спорю, но выводов не признаю. Что ж, Николай Иванович, раз для вас мало науки, перейдем к другим доказательствам. Алексей Петрович, пригласите опознаваемых и понятых.

Подполковник Харитоненко завел четверых, двум предложил подойти к стульям у стены кабинета.

— Сейчас будет опознание! — объявляет полковник Макаров. — Подозреваемый Мисюра-Мисюренко, вам предоставляется право самому выбрать, где сесть: слева, справа или посередине.

— А мне безразлично! — говорит Мисюра-Мисюренко, усаживаясь на стул слева.

Рядом сели другие опознаваемые, Макаров разъяснил понятым их обязанности.

Снова вышел Харитоненко и вернулся с пожилым человеком. Взглянул на него Мисюра — оборвалось сердце…

Присмотрелся Иван Иванович Мисюра к сидящим у стены и, забыв, где находится, кинулся к брату — обнимает, целует, плачет:

— Колька! Мы же тебя считали покойником. Весть такая пришла. А ты, слава богу, живой, невредимый. И за столько лет не дал знать.

Трудно себя побороть, трудно стоять истуканом. Родной брат, последняя кровинка из рода! Одно дело — когда не виделись, а другое — когда брат обнимает. Воскресли детство и молодость…

— Вы, гражданин, меня с кем-то спутали, я не ваш братец, — отрекается Мисюра от себя и родни: «Иван не дурак, поймет».

— Колька, с ума спятил! — тормошит Иван Иванович. — Да мы же с Марией тебя, горемычного, выходили и выкормили.

— Заблуждаетесь, гражданин! — уже совершенно спокойно заявляет Мисюра. — Конечно, приятно найти любимого братца, но я вам не брат.

— Не в уме он, тронулся на войне, — утирает Иван Иванович слезы, обращаясь к Макарову: — Отдайте нам, будем заботиться.

Составил Харитоненко протокол опознания, расписались участники.

Вышел Иван Иванович, полковник Макаров предложил опознаваемым снова занять места.

В комнату вошла Мария Васильевна. Взглянула на сидящих, перекрестилась и кинулась к Мисюре, тормошит, причитает:

— Господи, воскрес, Коленька!

— Гражданка, вы меня с кем-то путаете.

— Как так путаю! — рыдает Мария Васильевна. — Я же тебе была вместо матери, кормила своей грудью, выходила. Разве так можно!

— Гражданин начальник! — обращается Мисюра к Макарову. — Кончайте комедию!

— Комедию! — кричит ничего не понимающая Мария Васильевна. — А помнишь, как тебя, пацана, жеребенок копытом по голове ударил? Пять километров несла на руках к доктору…

— И шрам остался? — выясняет Макаров.

— Как молодой месяц, на правой стороне головы.

Составлен еще один протокол и подписан. Вышли опознаваемые и понятые, остался Мисюра.

Позвонил полковник по телефону, заходит судебно-медицинский эксперт Снегуров. Осмотрел голову Мисюры, появился еще один акт экспертизы — зафиксирован дугообразный шрам.

— Будем продолжать опознание или хватит? — спрашивает Макаров.

— Хватит! — отвечает Мисюра. — Моя анкета, буду давать показания.

— Только, Николай Иванович, уговор: решили давать показания — выкладывайте всю правду, без утайки.

— Незачем утаивать, — вздыхает Мисюра. — Думаете, легко было столько лет тащить такой груз, таиться и ждать.

Сороковую годовщину своей любви Данута Лещинская и Якоб Брович решили отпраздновать большим путешествием: Львов — Нюрнберг — Саарбрюккен. Во Львове родилась их любовь, закалилась в невиданных муках. Любят Львов как лучшие дни молодости, встречи с ним — светлые праздники. Нюрнберг и Саарбрюккен необходимы для подготовки книги.