Рассказы о землепроходцах - страница 12

Ермак назначил в посольство осужденного на смертную казнь Ивана Кольцо. Этим он хотел, по-видимому, подчеркнуть важность совершенного дела. Безмерно малыми становились теперь все прежние пригрешения героев Сибирского похода. Иван Грозный прекрасно разобрался в языке дипломатии Ермака. «Сибирское взятие» и ему представлялось столь важным, что впервые после долгих неудач он воспрял духом. С богатыми дарами возвратились послы в Кашлык.

В Кашлыке изменились, построжели казаки... Казалось бы, все осталось прежним, уклад их жизни не изменился во время похода — они и раньше брали города и сражались не менее отчаянно... Но теперь, когда все сибирские бои и взятия слились в одно огромное дело, когда цель была достигнута, совершенное казалось столь невероятным, что уже мелькали в воспоминаниях о недавних боях хоругви, плывущие по воде и указывающие путь; кто-то, оказывается, видел среди боя архангелов... Светом легенды наполнялись казачьи души. Казаки уверовали в свое высокое предназначение, и уже ничто не могло остановить их.

Летом 1582 года вспыхнула война с остяцким князем Демьяном. Демьяну удалось собрать несколько тысяч, но под натиском казачьего отряда остяцкое воинство бежало в крепость. Там, в городке, находился золотой идол — современник дохристианской Руси... Остяки держали идола в большой чаше, из которой пили для храбрости воду, но, видимо, идол уже совсем одряхлел... Через два дня крепость пала.

Повсеместно утверждалась в Сибири Россия.

Сибирью Ермак царю поклонился...

И снова Ермак является нам в новом облике — мудрого и дальновидного правителя. Удерживая казаков от грабежей, он устанавливает порядок, и все принимают его...

К концу декабря ясак был собран полностью, и снова собачьи и оленьи упряжки двинулись в Москву.

1 августа 1585 года Ермак получил известие, что Кучум задержал большой караван бухарских купцов. С небольшим отрядом Ермак выступил в поход.

Казаки поднялись по Вагаю до урочища Атабаш и, не обнаружив нигде следов каравана, вернулись к устью Вагая. Это было в ночь на 6 августа.

Лил дождь. Казаки разбили лагерь на острове и заснули, не выставив караулы. Ордынцы между тем крались за казаками по берегу.

И был у Кучума «татарин в смертной казни». Когда на острове погас последний костер, Кучум послал его на разведку. Разведчик скоро вернулся и доложил, что казаки спят.

Кучум не поверил ему и приказал принести какую-нибудь вещь. Татарин отправился назад на остров и принес три пищали и срезанный с казака нательный крест.

Только после этого татары бросились на остров.

Ермак успел проснуться. Яростно отбиваясь от наседающих врагов, он начал прорываться к обрыву, где стояли струги, пробился, прыгнул с обрыва, но струг покачнулся. Ермак упал в воду — тяжелая кольчуга увлекла его на дно. Случайность?

Но странно: с какой зловещей последовательностью повторяются эти нелепости и случайности в нашей истории...

Простудившись, умирает Петр I. Тоже ведь случайность... Разве царское дело — спасать утопающих? Нет... Но спасал, простудился, умер, оставил незаконченным огромное дело, оставил после себя на произвол временщиков разворошенную страну.

Или единственный по-настоящему талантливый и деятельный командующий в русско-японской войне — адмирал Макаров. Казалось бы, он вникал во все мелочи — и вот, не протралив рейд, входит в гавань и судно на полном ходу налетает на мину. А может быть, это и не случайности? Может быть, это и не нелепости, а закономерность...

Слишком большие, непосильные для человеческих плеч заботы берут на себя люди, и рано или поздно наступает момент нечеловеческой усталости — тогда-то и происходят эти крохотные оплошности, которые приводят к непоправимому.

Слишком напряжены силы, потому что все приходится делать самому. Ведь, наверное, не Ермак должен был проверять, выставлены ли посты, как не Макаров должен был думать о протраливании рейда, но — увы...

И опять-таки свет легенды озаряет и гибель Ермака. Может быть, таким и должен был быть его путь, чтобы, возникнув из слухов, из дыхания народа, уйти в мутную воду Иртыша, неразличимо затянувшую его жизнь, чтобы нам, потомкам, осталось лишь дело его — Сибирь...