Рассказы - страница 9

О том, что я так и не познакомился с домиком неизвестного архитектора, я вспомнил уже где-то часа через полтора-два сидения за столом. И направился в темный конец сада, как это у нас называется.

К моему удивлению, идти пришлось действительно практически через весь двор. Хойригер действовал в одной из малых сторон дома, построенного по местным традициям в форме прямоугольной буквы «о». А туалет находился в конце одной из длинных сторон, в полуподвале с окошками, открытыми внутрь двора. Пристроившись к писсуару, я невольно кинул взгляд через окно. И встретился с глазами овчарки, сидевшей на цепи напротив.

Она лежала, вытянув морду на передние лапы, и, не мигая, тосковала своими карими омутами прямо мне в душу.

Я аж даже отпрянул: ну, знаете ли, под таким взглядом не мудрено получить и расстройство отправления естественных надобностей!

Рассмеявшись своему испугу, я подмигнул собаке.

Она навострила уши, не веря своим глазам.

— Лежишь? — брякнул я первое, что пришло в голову.

Она часто-часто заморгала, не веря своим ушам.

— Ну, подожди, сейчас выйду.

И эта немецкая овчарка — поняла!

Не поднимая головы, не отрывая передних лап, даже не шевеля хвостом, она только порывами задних лап и крупа (впрочем, круп — это, кажется, только у лошади, но как-то язык не поворачивается применить в данном случае какое-нибудь другое слово), она только порывами задних лап и крупа выказала мне всю свою ликующую готовность и кокетливую скромность: ну как же, она же хорошо воспитанная фройляйн из порядочной и зажиточной семьи! — ей отнюдь не пристало бросаться на шею первому встречному.

Когда я подошел к ней, овчарка совсем вытянулась в струнку и даже глаза закрыла, давая мне поласкать себя. А потом она носилась вокруг меня, сбивала с ног и даже осторожненько покусывала — собака все же. Но ни разу не залаяла: ей же поручено ответственное дело, и совсем ни к чему, чтобы хозяин узнал, что она отвлекается от своей работы.

Когда мы уже вдосталь накувыркались, я заметил, что она охраняет навес, под которым скопилось уже метра на полтора высотой отменного, свежайшего, духмяного и нежнейшего альпийского сена.

— Эх ты, дурашка! — я легонько щелкнул овчарку по носу. — Тут же сено! Не дай бог, кто с сигаретой — полыхнет, сама заживо сгоришь! А ты пускаешь сюда кого ни попадя…

В зале я шепнул на ушко Машке:

— Пойдем, я тебе что-то покажу…

— Славное у вас тут сено, — наконец промолвил я.

— Ага, — согласно выдохнула Машка.

Я посмотрел на собаку, которая все еще ни на шаг не отходила от нас и следила за наши с выражением нянюшки, наблюдающей за новыми для нее играми детей.

— И собаки у вас тут… хорошие.

— Угу, — промурлыкала Машка.

Я подмигнул овчарке. Та, явно из скромности, отвела глаза. Но завиляла хвостом, показывая, что ничуть нас не осуждает.

— А вот наша собака давно бы нас искусала. В кусочки бы изгрызла.

— У вас жизнь другая, — помолчав, сказала Машка.

И ей стоит верить. Она хоть и недолго, всего-то один семестр, но жила у нас и к тому же в обычном русском общежитии, так что она знала о чем говорит.

— Да! — вспомнил я. — Знаешь, у нас даже песенка такая есть: «Собака бывает кусачей только от жизни собачей…»

Да кто же вам сказал, что русские есть христиане?!

И даже не важно, православные или там совсем наоборот — католики, неважно. Вас кто-то сильно обманул.

Да такого просто быть не может!

У всех нормальных христиан есть свои святки-колядки и прочие двунадесятые, ну, это долго объяснять…

А вот у русских — всего два праздника: День святого Валентина — начиная со второй половины каждой пятницы, и Ночь святого Варфоломея — начиная с утра каждого понедельника. Все остальное — «так случилось…»

К чему, бишь, я все это?..

А-а! Ну да! Сегодня была пятница.

Уже с двенадцати дня друзья начали слать мне эсэмэски: «Ну где ты там?» — «Пиво долго кипятиться не может!» — «А водка вообще испаряется в мгновение ока!!!» — и, наконец, сакраментальное: «Не думай о секундах свысока».

Когда я наконец освободился, шел уже шестой час вечера, и их мобильники не отзывались.

Но у меня был сэкономленный от обеда червончик, — в пятницу я не обедаю особенно, то есть просто с наслаждением, еще точнее, с предвкушением, — так что я, как водится, зашел в Дупло, взял стаканчик пива, вышел на улицу и стал безнадежно улыбаться по поводу всех своих друзей.