Развиртуализация. Часть первая - страница 40
Иногда взгляд Наташи прояснялся. Тогда она заваливала Гришу уточняющими вопросами о его времяпровождении в последние полмесяца, каждый раз беззлобно предупреждая «не упусти ничего, гиббон».
После бесед она прекращала скрести стену и уходила в «наташин угол» – туда, где стоял стол и разложены отобранные рукописи. Гриша редко интересовался ими. Внутренности этих выполощенных в воде бумаг представлялись ему полнейшей абракадаброй. В отличие от Наташи он не учился на истфаке МГУ и знал латинский на поверхностном юридическом уровне.
Отставка временных правительств, правительств народного единства из-за их неспособности прекраитить вооруженные выступления
Косяк двери крепился в стене на гигантских арматурных вставках, словно влитых в здание вместе с бетоном. Чтобы их выгрызть из стен потребовалось бы несколько гришиных жизней.
Выдолбленные дыры привели узников в простенок к фундаменту здания, собранному из громадных каменюг – на работу с ними ушли бы космические сроки.
Единственная польза от прорытых нор – земля. Кутялкин без устали таскал ее в отхожее место. Скоро за стеллажом можно было разбивать огород.
Самоубийцы удивительно легко смирились с тем, что полторы недели труда оказались безрезультатны – наверняка, подсознательно они не ждали результатов от физической составляющей затворничества.
– Ну, что, кролик везучий, во что дальше будем долбиться? – равнодушно спросила Наталия. Кутялкин также равнодушно ткнул в противоположную от дыр стену.
Концентрация основных видов вооружения в специальных частях НАТО, составивших менее 5% от общей численности армий стран-участниц НАТО
Кутялкин представлял себя и Наташу как кардиограмму. Он – ровный, подстраивающийся график–волна. Она – разрезающие его, рвущиеся вверх пики. Каждое ее слово, каждое движение – взлет, громкий удар, звон фанфар, падение.
У девушки крепко варила голова. Гриша спокойна признавался себе – если бы не она, они давно бы утратили контроль над ситуацией и… – далее он представлял шимпанзе с измазанными кровью мордами, которые скачут по хранилищу и издают визгливые звуки, которые должны означать смех.
Наталия обладала организаторским талантом, была очаровательно цинична и всё чаще подчеркивала значение Гриши в быту: «ты моя главная надежда, завтрак, который всегда с тобой, а не только стратегический запас мяса», «сразу видно мужик в доме, подумаешь, напердел чуток», «я, пожалуй, здесь и пропишусь», «куда мне без белковой диеты?».
Гриша часто строил версии судьбы Мальвины Грэмл. Из досье, любезно предоставленного Андреевым, Гриша почерпнул немного – мисс Грэмл откусила весомую часть империи мужа (Наталия называла его Полтос – то ли за возраст, то ли за 50-ую строчку Forbes, то ли за сходство с Портосом, нежно любившим дворянские титулы). Свою долю она выгодно пустила в оборот или просто выгодно спустила.
О детстве Наташи не упоминалось, поэтому Гриша предполагал самое невероятное – её воспитали мальчики–эмо? Сетевые тролли[58]? Она росла в барокамере под присмотром телевизора? Ксении Собчак? В детской колонии? В среде профессиональных нищих? В наци–коммуне?
Формирование ополченцев и добровольных воинских подразделений в тысячах полисах Европы
Здесь была уйма времени. Щедро рассыпано в каждом углу. Хватило бы, чтобы всё-всё-всё обсудить – неспеша, с чувством и расстановкой, невозможной в прежней жизни. Вывернуть прежний мир шиворот-навыворот, снисходительно вернуть прежние формы, разрезать, склеить, додумать до самого донышка – и его, и себя, и себя в нём. Но говорить о чем-то кроме того, что составляет жизнь в этих четырех стенах, не хотелось. Не получалось.
Как они не старались, всё, что их окружало, стремительно деградировало. Плохо выветривался затхлый запах. Одежда превратилась в тряпки. Грязные лохмотья не выбрасывали из–за того, что в хранилище было прохладно.
Частички извести, которую они выскребали между камней, серым налетом оседали на вещи, впивались в кожу. Кожа покрылась сыпью, воспаленными пятнами. Тела, несмотря на гигиенические процедуры, стали остро и неприятно пахнуть. Привыкнуть к этому было невозможно.