Ребята из Девятнадцатой - страница 17
Гамаюнов стоял выпрямленный, будто аршин проглотил. Гордо посаженная голова делала его человеком не от мира сего, пребывающим, если не над толпой, то во всяком случае, в порядочном удалении от нее. Высказал он то, что ношено было пять с половиной месяцев. Больше: пять месяцев и семнадцать дней! Глыбой, хламом лежало оно под холодным сердцем, и надо было его скрывать изо дня в день, от всех и каждого. Не своей улыбаться улыбкой. Не иметь права показать истинное свое лицо. Но поскольку сие сборище, обмундированное в казенную форму, соизволило разгадать натуру, поскольку с неба свалилось ему это запретное право, Гамаюнов воспользовался. Выказал презренье жеушникам.
- Не так блатные вы, как голодные. Я бы не сел с вами за один стол, если бы не обстоятельства...
Ворочались пацаны, кряхтели, пялились друг на дружку в недоумении. Не то, чтоб горька была пилюля. Не подслащена просто, а товар лицом.
- Обстоятельства? - голос Стася прожурчал ласково. - Фронта испугались, товарищ мастер?
- Перед вами отчитываться не собираюсь! - человек взбеленился.
На мозоль наступили, в общем. Ехидный смешок пробежал по шеренгам, как ветер по заводи.
- Прекратите идиотский смех!
Хиханьки, однако, прорывались то тут, то там, и сдержать их было не так просто.
- Гы-гы, - раздалось в той стороне, где колодезным журавлем возвышалась фигура Стася. Дурачество это окончательно взорвало шеренги хохотом.
Гамаюнов выходил из себя, от избытка чувств круглил без того круглые глаза. Запретно смешное, чего нельзя было, да, по правде, и не хотелось держать внутри, прорывалось хохотом.
Поединок не предусматривал компромиссов. Соперникам нелегко было бы выбраться из него без синяков и шишек да разойтись по-доброму. Разве что похихикает одна сторона с другой за компанию, чтобы потом в шутку обратить каждый свой промах. Разве что. Но тут понадобились бы и находчивость, и незаурядность, а ежели их нет в запасе?
Смех, как море: те же приливы, отливы. Гамаюнов дождался отлива. Подступил к троице, к мушкетерам, которые, по его мнению, нарочно ржали по-жеребячьи, чтобы насмешить других.
- Это вы организаторы идиотского спектакля?
С намеком спрошено: плохо будет, если признаетесь. Ему не надо признаний. Ему бы нажать без всяких признаний. Ему позарез верх нужен, Гамаюнову. Теперь же, немедленно. Чтобы в бараний рог, чтобы веревку свить. Ого! Хе-хе-хе...
Пацаны хихикали. Перевел он глаза в сторону, откуда продолжал сыпаться смех, - в это время дурашливый гогот Стася изломал всю дисциплину. Кашляла Девятнадцатая, икала, поддерживала скулы руками.
- Кто это сознательно издевается? - переменился в лице Гамаюнов. Он то и дело менялся в лице, Гамаюнов. - Подскажите-ка, я ему... К директору его!.. Березин: как староста.
- Еще чего? - посерьезнел Федька. - Меня батя не так воспитывал.
- Березин, я освобождаю вас от должности! - петушился Гамаюнов.
Знал бы, чем грозит ему покушение на Федькину власть. Смешки, однако, прекратились. Сиплый Федькин голос расслышался явственно :
- Тихо! Давай послушаем, чего загнет...
- Гы...
- Кто подал издевательский голос, откуда смешки идиотские? - сбавил на полтона Гамаюнов. - Кто подскажет, кто смелый? Нет смелых? Ну, после. Тогда отдельно, если сейчас боитесь... - Тут он понизил голос, едва не до шепота, это, по-видимому, должно было означать, что стукача Гамаюнов не выдаст.
Озирались пацаны. Переглядывались. Леха Лапин остановил исследовательский взор на Мыльном.
- И ты смеешься?
- Всем можно, а мне...
- На тебя, что ли, надеется?
- На кого еще? - подсказали сзади.
- Р-разговорчики!
Слушали Гамаюнова одними глазами, уши были заняты делом. То один, то другой, не поворачивая головы, вступал в разговор с Мыльным. Беседовали. Проводили воспитательную работу.
- Я расколю его до этой самой... до седла, если проболтается, - пообещал Федька Березин.
- Ха, - всхрапнул Мыльный, - может, кто другой, а я отвечай.
- Молчи, Мыло, больше некому.
Со всех сторон наставляли. Знали, что делали.
Опять волна подкатила, от мелюзги пришла, с левого фланга. Хыкнули, прыснули. Захохотали.