Ребята из Девятнадцатой - страница 21
Старуха орала, ругалась, как старый сапожник, а железная тарелка лежала вверх дном на снегу и казалась обиженной больше хозяйки, у которой в запасе такое обилие неписаных слов.
Стойкая оказалась старуха. В эмалированной ведерной ее кастрюле еще оставались блинчики. Дело свое она доделала до конца. Когда рабочий люд с дневной смены чуть не строем валил через балочку, в один миг распродала она всю кастрюлю и, подальше и понадежнее спрятав платок с деньгами и оглядевши себя как бы со стороны, - все ли в порядке, - гремя и погромыхивая пустой посудой, направилась в общежитие. Дело делать. Ругаться.
Фока не пустил женщину дальше прихожей.
- Опять ты пришла! Тут еще вас, торгашей, не хватало. Разносить мне заразу. Что я вам, сторож? А?
- Покрываете? Ага, покрываете? Думаете, я ваши шинели не знаю? Я так не оставлю, я на вас на всех управу найду! - орала торговка.
- Ты что, бабка, ты не белены объелась? - поинтересовался один из второкурсников, только что вернувшийся из депо, с работы еще и не умывшийся.
- Не оскорбляй, баушка, рабочий класс, а то отправим в милицию, - успокаивал другой второкурсник.
И когда за старухой захлопнулись двери, так что зазвенела и задребезжала пружина, Фока выругался.
- Завелась в стаде овца паршивая, пятно ложит на все общежитие. Эта барыга и та, понимаешь, рот раскрывает, как на своих собственных. Ну, что будем делать, огольцы, или опять собирать линейку? Ну, надо же выводить эту пакость на чистую воду, надо!
Ходил взад-вперед Фока по мрачному коридору, поматывал свободными рукавами косоворотки. Переживал случившееся. Чем больше он думал и переживал, тем в большее приходил расстройство.
И ведь не первый раз блины тащат с базара - вот дело-то.
Наконец, не додумавшись ни до чего лучшего, плюнул с досады. Пошел обходом по комнатам.
- Ну, огольцы, сознавайтесь, - раскрыл двери Девятнадцатой группы. - Вы ограбили торговку или не вы?
Пацаны очумело оглядывались друг на дружку. Эх, дела. Но почему же Фока пришел к ним? Почему подозрение пало на Девятнадцатую?
- Вы нас опозорить хотите? - простуженно заскрипел Самозванец и поднялся навстречу Фоке.
- Точно, Фотий Захарович, в чем вы нашу доблестную группу подозреваете? - посыпались укоры со всех сторон.
- Уголь мы воровали, что было, то было, - подошел ближе и Юрка Соболь. - И не будем больше. А чтобы старух грабить! Уж тут вы - не по адресу.
- Дак я что, я знаю, что это не вы, - Фока неожиданно заюлил. - Вы меня, старого, извините. Тут Кайма орудует, да ведь не пойман - не вор, а они все на вас кивают. Вот я и пришел выяснить. Да что вы, огольцы, разве же не знаю я вас? Но Кайму надо припереть к стенке, чтобы не отказался, подлец.
- Ну, и припрем, если понадобится.
- Да мы их научим уму-разуму! - Девятнадцатая оживилась.
- Ну, только без этого, - комендант голос повысил. - Вы у меня глядите. Драки мне еще не хватало в общежитии.
Фока закрыл двери. Ушел и унес с собой подозрение. Может, выкинул его по дороге, может, вовсе, забыл о нем. А все же остался осадок наподобие того, какой остается в стакане, когда пьешь мутную воду. А что делать? Кому жаловаться?
Кайма посрамлен
- Тринадцатая побита! Побита!
- Защитили прилежных!
Слушок летел по темному коридору с двумя заворотами. Побита, посрамлена - во! Сам Кайма посрамлен! Слушок вырывался из дверей вместе с общежитским теплом, перемахивал через виадук и - в столовку. Там обязательный сбор и друзей, и недругов, там свершаются пересуды случившегося. Оттуда, как известно, человечество строем или ватагой двигается на штурм общественных и технических наук. В училище.
Девятнадцатую с почтением встречали, провожали. Ей уступали дорогу, она это принимала, как должное.
Звенел звонок, пацаны садились за парты. В двери, держа под мышкой журнал и свернутую карту, боком пролезал преподаватель истории Леонид Алексеевич, по прозванию Племяш. Устроился за столом, стал охорашивать редкие волосы. Потом погладил бледное, худое лицо, начал урок:
- Н-да. Пишет племяш из Польши...
- Это вы уже говорили!
Не могли настроиться на работу, бурное событие разладило внутри какие-то жилки надолго.