Ребята из Девятнадцатой - страница 6
- Не рано ли спать укладываетесь? - и опять подозрительно потянул в себя воздух.
Для железнодорожного училища Фотий Захарович - находка. Комендантом он будто родился. Не очень здоровый он, старикан. По-видимому, чем-то болеет Фока. Дышит так, что ходуном ходят и грудь, и плечи. Говорят, в первую мировую хватил немецких газов. Но могучий нос и зычный голос еще способны внушить уважение к тщедушному, в общем-то, мужичонке. Тщедушным он кажется только тогда, когда спокойно и ровно дышит его грудь, когда не тревожат ее никакие чепэ. В иные минуты парни побаиваются Фоки.
Ходит по коридору, командует, заглядывая в комнаты, добавляет что-нибудь посущественней. Если который высунется в кальсонах, Фока обязательно отошлет обратно: «Назад! Не видали твоей красоты...»
- Становись в две шеренги! Равняйсь!
Обычно он натуральными сыплет командами. Поведет кадыком за расчетом, посоображает, чтобы умножить на два, и простецки, по-домашнему, спросит: «Все дома?» Потом: «Грабеж, огольцы, посреди бела дня. С балочки прибегала одна подлая старуха, выругала меня на чем свет держится. Как будто мне, старому, больше всех нужны ворованные блины. Никакие не чужие, наши орудуют. И у себя уже то одно пропадет, то другое. Может, чужие сюда пришли воровать? Выяснять - это не мое дело. А предупреждаю. Если захвачу подлеца на месте преступления - убью до смерти. Это чтобы жуковатый воришка помнил, как себя вести в общественном месте, где живешь, и чтобы не клал пятно на всех других, хороших ребят. А еще вот чего, огольцы. Ну, жулик ворует, а как же тот, на которого воровское пятно кладут при честном народе?.. У другого заберут пайку хлеба, не то калач какой из деревни, а он, ротозей, глазами хлопает, как дурак. Знаете вы, знаете, который тут пакостит, а скрываете. Какой-то одной гниды испугались, как будто у вас не из того же самого кулаки сделаны...»
Пойдет, пойдет. В конце концов пообещает бока наломать и тем, кого обобрали, чтобы почем зря не играли в молчанку и не укрывали жулика, а вывели его на чистую воду.
По вечерам в стоптанных туфлях шастает Фока по коридору, прислушивается к голосам : не играет ли кто в недозволенные игры, например, в очко. Карты отнимает, рвет, читает нотацию. Обычно в комнатах режутся в дурака. Фока распахнет двери, вылетит на середину комнаты. Игроки, конечно, изучили его: давно распределены обязанности, кому что прятать. Остановится он в полушаге, увидит перед собой состязающуюся пару. Рукава закатаны, голые локти на одну линию поставлены. Рука руку жмет. Сила силу. Фока не замечает или делает вид, будто не замечает подвоха. Увлекается, принимается хихикать. «Придумали, черти! - тычет в грудь пальцем: - А ну, давай сядь. Померяемся!» Эти минуты, кажется, - счастливейшие в его жизни. Хохочет. Все хохочут...
В общем, ничего мужик, с таким жить можно.
Наконец, он делает отбой. Потом бродит по длинному, с двумя заворотами, коридору, прислушивается к тем, которых полагается отругать на сон грядущий.
К темноте приглядеться пара пустяков. Вот прояснились двухъярусные постели, плавающие без опор, прямо в воздухе.
Юрка Соболь скинул с уха рукав телогрейки, чтобы явственней слышался скрип пешеходов. Это успокаивает, стрелок забывается. От этого и постель кажется теплей и уютнее.
Никто не спит. Маханьков с Толькой Сажиным ведут бесконечный, только им двоим понятный разговор.
- Сажин, - зовет Маханьков.
- Ну? - Сажин отзывается лениво, будто слова дорого стоят.
- Я осенью уголь возил на тачке- неделю ладошки горели. Зачем тачки, когда можно тележки?
- Ну?
- Чего ну? Два колеса лучше. А можно - четыре...
- Опять рацпредложение, - зевнул Толька Сажин.
В темноте некоторое время слышится ворчанье Мыльного, потом он затихает. Нет, не спит, просто усвоил норму: до каких пор можно с Федькой пререкаться, а с каких – нельзя.
Стась выставил прямо в зенит свой греко-римский нос, гогочет по всякому поводу, нарочно гогочет на равные голоса, чтобы Самозванца пустить по ложному направлению. Смеяться он любит. И на праздник, и в будни, и в солнышко, и в мороз. И опять же одни ему черт: что натощак, что на пустое брюхо - лишь бы поскулить в свое удовольствие. Ну, не верится, что благородных кровей человек. Впрочем, это он сам уверяет, будто один из его сородичей благородных кровей. А? Каков гусь?..