Ребята из Девятнадцатой - страница 8

Теперь, поворачиваясь к лейке лицом, приоткрывал он поочередно то один, то другой глаз, будто целился. Ждал момента.

Федьку Березина вместе с Чесноком, старостой Восемнадцатой группы, Фока одел первыми и выпроводил за постельным бельем для общежития. Доверие выразил. Поворчали, конечно, повозражали оба враз, да Фоку разве переспоришь.

Только жизнь на этом не кончилась, она продолжалась по расписанию.

Голые жеушники обступили окно выдачи. Там не белье, одежда из санпропускника. Щипки вокруг, хохотня, какая тут очередь. Мимоходом еще отпускают щелчки. Так чтобы незаметно было. Будто не ты отпустил, подобные глупости тебя не касаются, ты значительно выше их. При этом смех смехом, а надо выгадать место поближе к окошку.

С дальнего конца между тем шум утихал. В окружении подхалимов там появился Кайма - заправила Тринадцатой группы. Он - Гаврила в общем-то, Кайма - кличка. В правой руке держит хлыстик резиновый, левой делает жест всем, кто его видит, чтобы уходили с дороги. Не все видят Кайму, последних он оповещает хлыстиком. Цыгански черный Тимка Руль побелел, медленно поворотил большим носом и, поглаживая больное место, без слова уступил дорогу. Ойкнул, скорчил гримасу Маханьков. Уходя с дороги, потащил за собой дружка, Тольку Сажина, с которым всегда неразлучен. На пути Леха Лапин. На его спине также вспыхнула полоса.

- Какого черта! - взревел Леха. Обернулся - сбавил тон:

- Уж сказать не мог...

Подхалимы грубо оттолкнули Леху Лапина.

Появился Мыльный. Едва не до ушей раскрыл рот:

- Проходи, Гаврила, давай, сюда проходи. А ну, пропустите, хлопцы, дайте Кайме дорогу.

Не видя дурных знамений, пока еще смеялась остальная часть Девятнадцатой группы. Хохотала, скулила над слабостями голого человечества. Евдокимыч, Юрка Соболь и длинный, белый, как березовая жердь, Стась Гончаров - эти трое исполняли частушки, по возможности представляя в образах:

Раз пришел с Германии посол.

Бестолковый, клык моржовый, как осел.

«Вы отдайте Украину,

Так угодно властелину...»

Юрка Соболь вдруг замер на полуслове.

Кокетливо помахивая хлыстиком, стоял перед ним такой же, как все, голый человек. Только было в нем и нечто особенное. Толстогубая, редькообразная голова, склоненная набок, в ежике светлых волос. Выражение лица, нет, не нахальное. Скорее, смиренное, как и вся лоза.

- Н-ну? Повторить? - томно спросил Кайма.

Холодные чертики побежали по Юркиной коже, но он не пошевелился. Удерживали, как ни странно, небольшие бегающие глаза. Хлыст между тем приходил в медленное движение. Юрка втянул голову в плечи. Побелела закушенная губа.

- Гад! - выдохнул он. Кулак рассек воздух.

Мыльный ахнул. Все увидели, как Гаврила качнулся, закрывая лицо рукой. Подхалимы устремились было на Юрку Соболя, да вперед выступили Евдокимыч и Стась. За ними, шмыгнув носом и на всякий случай оглянувшись по сторонам, - Колька Шаркун. Начался разговор. На должном уровне. Необходимый ритуал. Сама схватка. Психическая, определяющая не только первый, но даже и последний удар. Они отодвинулись в сторону, а потому что ни один из них не был главным действующим лицом. Главным был здесь тот, кому следовало уступить дорогу.

Кайма опустил руку - над глазом у него образовалась вполне спелая слива. Синяк расходился цветами побежалости, медленно и неуклонно нависал сверху над глазом и совершенно его затягивал. Юрка осознал, наконец, что «слива» - его собственное произведение, как загипнотизированный глядел на нее, не мог оторваться. Перед ним был Кайма, оскорбленный ударом, тот, чья деспотическая власть зиждется на предательстве и насилии.

Их оставили сам на сам, окружили плотно. Драка, она, как пожар, - тоже зрелище.

На Евдокимыча, на Шаркуна и на Стася, пикирующихся с подхалимами, никто не обращал внимания.

- Ребята, к чему это? - неизвестно кого спросил Тимка. Ему никто не ответил. На него просто не обратили внимания. Главное ожидалось здесь, в этом круге.

Ноги у Соболя будто приросли к полу. Эх, жизнь-картошка, вечно его на круг вывезет!..

Смотрел он на Кайму и почему-то не видел его. Тот не спешил. Не то упивался предстоящей местью, не то смаковал горечь от нанесенной обиды. Близко, рядом. Его голова вдруг исчезла...