Республика попов - страница 9

. Впрочем, это могли быть флаги в честь девы Марии… Ну, конечно, ведь теперь у них в Словакии — христианское государство…

Люди на площади ожидали какое-то торжество или событие, но было еще рано. Поэтому Джон Менкина зашагал в предместье, в квартал вилл, где стоял и его дом. На его террасе тоже развевались новые, незнакомые флаги. Вид белой виллы — будто из сахара — льстил его воображению. А когда подошел к калитке, остановился как вкопанный: эмалированной дощечки с его американским именем не было. Он воспринял это как насилие над своей личностью. На новой дощечке не было даже имени доктора-еврея, которому Менкина сдал дом в аренду, а значилась какая-то совсем незнакомая фамилия. Доктор был человек деликатный, он бы так не поступил. И сад стоял в запустении, яблони вымерзли, не было их… Недоброе предчувствие охватило американца. Он даже не сразу решился позвонить у калитки. Вспомнил, как уговаривал переехать сюда Маргиту — вдову брата Йозефа, погибшего в первой войне; Маргита и слушать не хотела.

— Да послушай ты хоть раз в жизни, Маргита! — говорил он ей. — Будем жить все вместе: ты, я и Томаш. Томаш уже взрослый парень, вот увидишь, он не будет против. Теперь он в гимназии место учителя получил. Подумай, так ведь и напрашивается! Вернется Томаш с этой войны, будет детей учить, женится. И мы с тобой пригреемся возле молодых, возле внуков.

Маргита усмехнулась слову «внуки» и сказала только:

— Это потом.

— Почему же не сейчас, Маргита?

— А что мне там делать?

— То, что и здесь.

— В городе люди другие.

— Люди, Маргита, везде одинаковые. Везде они хотят жить спокойно и счастливо.

— Но городские одеваются не по-нашему. И в городе пришлось бы мне стряпать господскую пищу. И в каменном доме непривычно мне будет, — все отговаривалась Маргита, а под конец и вовсе уперлась: — Нет, Янко, нет. Томаш не согласится.

— Ах, Маргита, все-то у тебя Томаш да Томаш! — вздохнул Менкина.

И тогда и сейчас у него то же чувство, и не знает, не может понять он, кто мешает им жить вместе — братнин сын или сам брат Йозеф, убитый на первой войне. Чувствует он, что Маргита с ее тонкой душой даже после стольких лет не умеет перешагнуть через невысказанное препятствие, своего рода предрассудок. За другого она давно бы вышла, только не за него, мужнина брата. Но и за другого не пошла, хотя многие сватались к красивой вдове, потому что любила-то его… А потом никак не могла решиться уже из-за Томаша. Но свидетель бог, Томаша, племянника, Джон всегда считал родным сыном и образование дал ему на свои заработанные по́том и кровью доллары. И все-таки, а может, именно поэтому, как-то все не склеивается…

«Эх, намучился я, набродился по свету, как никто другой, а счастья пока ни капли не выслужил», — вздохнул американец.

Наконец-то он позвонил.

Дверь ему открыла изможденная, лет тридцати, женщина. В прихожей катались по полу двое сорванцов. Из кухни доносился детский крик и тихий голосок девочки, уговаривавшей младенца. На стене прихожей остались от прежних жильцов две картинки. На одной лягушка-зубной врач собирается вырвать зуб у гнома Борода-с-Локоток. Женщина испугалась, когда Менкина назвался, и поспешно открыла дверь в среднюю комнату.

— Отец, этот американец явился! — крикнула она.

Через приоткрытую дверь Менкина увидел костлявого мужчину, застегивавшего мундир. Вскоре оттуда раздался резкий возглас:

— Войдите.

Костлявый мужчина в мундире и начищенных сапогах успел сесть в кресло, явно не подходящее к прочей мебели, и забросить ногу на ногу. На круглом столике рядом лежала форменная фуражка. Он не встал, не подал руки.

— Значит, вы тот самый американец?

— Джон Менкина. Вы въехали в мой дом без моего ведома, — строго сказал американец и добавил в виде пояснения: — Я вернулся из Америки.

Он хотел сказать еще «убирайтесь», но неслыханная самоуверенность гардиста сбила его с толку.

— Понятно. Вы зашли нас проведать, пан Менкина…

— Я вернулся на родину и собираюсь жить в своем доме со своей семьей.

— Теперь тут живу я, — возразил гардист. — Да, теперь тут живу я. Понятно? Не понятно? — И раскричался без видимой причины: — Вонючий еврей — тот был хорош для вас! Еврейчик в Лондон удрал. — Тут гардист засмеялся. — Как крысы, удирают в Лондон. Понятно? Теперь я тут живу. Евреи удрали, чехов мы выдворили. Не нравится? Новый порядок не нравится?