Революция 20 - страница 14
Подозреваю, что я довольно привлекательна. Я вижу это в каждом мужчине, который проходит мимо. Интересно — почему? То есть, почему я, а не Марджери из Главного управления? Она симпатичная девушка, но на нее никто не оборачивается. Есть, наверное, какая-то тонкость, которую я упускаю и вряд ли когда-нибудь пойму.
Я не собираюсь давить на Лэмбертсона — надеюсь, завтра он сам все расскажет. Но он не на шутку меня пугает. Здесь у него большой авторитет, но расходы оплачивают другие. Поэтому, если он чего-то боится, я тоже начинаю бояться.
Четверг, 18 мая. Сегодня мы с Лэмбертсоном ходили в лабораторию проводить испытания на реакцию. Эта программа почти закончена — так же как остальные, над которыми я работаю, но это не слишком много. У эксперимента было две цели: измерить время моей стимул-реакции и сравнить его с нормой; точно определить, в какой момент я улавливаю мыслительный импульс от человека, на которого направлена. Дело здесь не в тренировке скорости. Я реагирую уже так быстро, что это больше никого не удивляет, и здесь мне развивать ничего не нужно. Но в какой именно точке процесса я ловлю импульс? В самом начале, когда мысль только формулируется? Или когда этот процесс закончен? Лэмбертсон думает, что в самом начале. Он считает, что в этом направлении стоит поработать.
Разумеется, мы ничего не добились даже с хитроумным устройством случайного выбора, которое Дейкин изобрел специально для программы. Ни мне, ни Лэмбертсону не было известно, какой импульс пошлет эта коробка. Он просто нажимал кнопку, и импульс возникал. Лэмбертсон воспринимал его и реагировал. Я воспринимала от него и реагировала, а потом мы сверяли время реакции. Сегодня эта штука задала нам жару. Впечатление, будто пришлось протащить на себе десятитонный грузовик. Конечно, я реагировала быстрее Лэмбертсона — на две секунды, но время наших реакций стандартизировано, поэтому, когда мы скорректировали мое опережение, оказалось, что я ловлю импульс приблизительно через 0,07 секунды после него.
Грубо, конечно, и недостаточно быстро, но мы не можем работать по-другому. Лэмбертсон говорит, что это наибольшее приближение, возможное без исследования коры головного мозга. Но здесь я стою на своем. Может быть, внутри моя голова и впрямь из чистого золота, но я никому не позволю буравить череп, чтобы пощупать мой мозг. Ну уж нет!
Впрочем, это звучит так, будто Лэмбертсон пытается меня принудить. Вовсе нет. Я прочитала его мысли и знаю, что он этого не позволит. «Давай сначала изучим все, что можно изучить без этого, — говорит он. — Позже, если ты сама захочешь, мы сделаем это. Но пока ты еще не в состоянии принимать самостоятельные решения».
Наверное, он прав. Только почему же не в состоянии? Почему он обращается со мной, как с ребенком? Разве я ребенок? Разве всего того, что усвоил мой мозг за двадцать три года, недостаточно, чтобы принимать решения? Лэмбертсон говорит: «Да, конечно, ты все усваиваешь, но ты не знаешь, что с этим делать». Со временем, надеясь, я разберусь.
Бывают моменты, когда я ничего не понимаю, а возможный ответ меня пугает. Я не знаю, куда все катится. Хуже того — я не знаю, до чего это докатится сейчас. Как велика разница между нашими сознаниями: моим и Лэмбертсона? Я — «пси-хай», а он нет. Но только ли в этом дело? Люди вроде Эронса считают, что не только. Они считают, что дело в слишком разных способностях: с одной стороны они человеческие, с другой — какие-то иные.
Это пугает меня, потому что это неправда. Я такой же человек, как все. Но получается, что я должна это доказывать. Не знаю, смогу ли я. Вот поэтому доктор Кастер и должен мне помочь. Все зависит от него. На следующей неделе я должна быть в Бостоне на последнем этапе обследований и испытаний.
Если доктор Кастер получит нужные результаты, все может измениться. Может быть, я выберусь из этого жуткого водоворота и забуду все как страшный сон. Но пока я «пси-хай», и нормальная жизнь мне не грозит.
Пятница, 19 мая. Сегодня Лэмбертсон, наконец-то, рассказал, что ему предлагал Эроне. Все оказалось хуже, чем я ожидала. Он настаивал на том, чего я уже давно боюсь.