Рябиновая ветка - страница 8

— Разве можно? Я об этом и думать боюсь.

— И давно вы заметили, что… — доктор с трудом произнес последние слова, — любите ее.

— Не знаю. Я ведь только у вас ее вижу. Тянет меня к ней. Раньше я в больницу часто ходил, а теперь перестал. Я ее и словом боюсь обидеть. А меня в селе девчата храбрым парнем считают. Дорога она мне…

— Если вы ее так любите, надо с ней объясниться.

— Нет, что вы! Ей другой человек нужен. Она с высшим образованием, а у меня даже низшее не закончено.

— Это дело нехитрое. Вас в два года можно в университет подготовить. Ум у вас цепкий, цельный, хороший, всякой дрянью не напичкан. Моего Радищева прочли?

— Прочел. Я, Юрий Николаевич, хочу ее поближе узнать. Вот теперь лето наступает, сенокос будет, уборка. Она колхозную жизнь увидит, может, полюбит ее. Сейчас она еще от города отвыкнуть не может.

— А вы, значит, о ней кое-что знаете. Она городская девушка из интеллигентной семьи. В деревне живет только полгода, и, конечно, ей сейчас тут трудно.

— Ну, а если она согласится, что ее родители скажут?

— Что они скажут, трудно ответить.

— А вы свою дочь могли бы за меня отдать?

— Вам, Степан Трофимович, учиться много и серьезно надо. А вы, изволите видеть, занимаетесь от случая к случаю. Знаю, что хотите сказать: в колхозе надо работать. Хорошо. Правильно! Но не жалейте себя. Ночью занимайтесь, гуляйте меньше. Без жертв ничего не дается. Почитайте биографии большевиков — увидите, как они знания получали. Вопросами образования они никогда не пренебрегали, работали в подполье и все время учились. Вот если бы я видел, что вы так занимаетесь и что моя дочь в этом вам помочь может, — отдал бы ее за вас…

— Эх, Юрий Николаевич! — воскликнул с силой Юрасов и хлопнул себя по шее. — Я каждое воскресенье, как увижу Ольгу Михайловну, вас, новым человеком ухожу. Прямо земля у меня под ногами танцует. И никакие дела тогда не страшат. Все легким кажется. И целую неделю потом о следующем воскресенье думаю.

Он еще долго и восторженно говорил об Ольге Михайловне. Доктор не прерывал его.

Они уже въезжали в ночное, молчаливое село.

У ворот докторского дома стоял легковой автомобиль.

— А у вас, видать, какое-то начальство в гостях, — сказал Юрасов, помогая доктору сойти с брички.

— Сейчас увидим это начальство, — ответил доктор, недоумевая, кто может в такой поздний час ждать его.

В комнате его неприятно поразил беспорядок. На письменном столе стояла пустая бутылка из-под виноградного вина. Папиросные окурки валялись на письменном приборе, на полу. На стульях было разбросано белье. Казалось, что тут прочно поселился человек, считающийся только со своими привычками.

— Здравствуй, мой дорогой! — услышал доктор сочный баритон.

Перед ним стоял Василий Сергеевич Сунцов, заведующий райздравотделом, его школьный товарищ. Это был среднего роста, цветущий, налитый здоровьем, мужчина. Мягкой, плавной походкой он подошел к Татаринцеву и крепко сжал своими большими и пухлыми руками его руки.

— Ехал мимо и решил, что надо навестить старого товарища.

Татаринцев молчал.

— Ты извини, что я без тебя тут хозяйничал, — сказал Сунцов, благодушно улыбаясь и смахивая окурки в газету. — Долго ждать пришлось. А ты неплохо живешь, очень неплохо. Соседка, знаешь, пикантная особа. Так сказать, неожиданное явление в сельских кущах.

— Я прошу тебя быть более сдержанным.

— Понимаю, понимаю, — замахал руками Сунцов. — Буду деликатен и умолкаю. Ночевать ты мне здесь позволишь, надеюсь?

— Устраивайся на кушетке, — сухо сказал доктор.

— Вот и чудесно.

Татаринцев молча вынес из спальни подушку, одеяло, простыни и сложил все на кушетку. Затем ушел к себе в спальню и затворил дверь.

Утром доктор не стал завтракать и пошел в больницу. Проходя мимо Сунцова, он увидел, что тот еще спит, полуоткрыв рот и тяжело сопя. Одеяло сползло на пол, и была видна розовая грудь, заросшая рыжими волосами.

Часа два спустя, Сунцов явился в больницу. Он вошел в кабинет к доктору и, здороваясь, сказал:

— Так устал вчера, что не слышал, как ты утром ушел. Как в больнице дела идут?

— Посмотри, — коротко предложил Татаринцев.