Самскара - страница 8

В десяти концах света прославлена была аграхара- и легендой о мудреце, и тем, что жил в ней великий аскет, Алмаз Учености Пранешачария, и, уж конечно, делами поганца Наранаппы. По большим праздникам, таким, как рождение Рамы, толпы народу стекались в аграхару послушать повествование Пранешачарии о жизни Рамы. И пусть никто не мог сладить с Наранаппой, зато был Ачария, который заботливо ухаживал за калекой женой во славу милосердия бога, терпел выходки Наранаппы, разгонял понемногу тьму в брахминских головах, набитых молитвами, смысла которых они не понимали. Ачария исполнял свой долг, и долг его в этом мире день ото дня становился все сладостней и благоуханней, как сандал, растираемый о камень.

Улица аграхары накалилась так, что кукурузу можно было поджаривать. По улице брели ослабевшие от голода брахмины, прикрывая головы от солнца краем одежды. Они перебрались через три ручейка в речном русле, всзупили в тенистую рощу, откуда час ходьбы до Париджатапуры. Зелень арековой рощи вздымала земную прохладу к жарким небесам. Пальмовые ветви замерли в безветрии. Горячая пыль жгла брахминам ноги.

С именем бога Нараяны на устах переступали брахмины порог дома Манджайи, куда никогда раньше не входил ни один из них. Богатый человек Манджайя, понаторевший в мирских делах, приводил в порядок счета. При виде гостей он встал и громким голосом почтительно приветствовал брахминов:

— Какая честь, все брахмины пожаловали к нам, входите, входите, позвольте усадить вас, отдохните, может быть, пожелаете ноги омыть? Жена, подай гостям бананов!

Жена Манджайи выскочила со спелыми бананами на блюде, низко поклонилась.

Брахмины вежливо поблагодарили женщину.

Гаруда глубоко вздохнул и сообщил о смерти Наранаппы.

— О боже! Что же случилось? Он был тут по делам дней восемь, может, девять назад. Сказал, что едет в Шивамогу. Спрашивал, не нужно ли мне там чего. Я еще попросил узнать, почем идут арековые орехи в городе… Шива, Шива. Говорил, к четвергу вернется. Он что, болел? Чем болел?

— Четыре дня был в горячке. И волдырь какой-то вспух, — ответил Дасачария.

— Шива, Шива, — заохал Манджайя, прикрывая глаза и обмахиваясь веером.

Он поддерживал постоянные связи с городом… Вдруг он вспомнил разговор о городе и короткое название страшной болезни, которое было произнесено, такой страшной болезни, что Манджайя даже про себя не смел повторить это слово.

— Шива, Шива! — бормотал он. Очень скоро сомнительных кровей брахмины Париджатапуры столпились перед домом.

— Вам известно, — обратился к ним Гаруда, как самый обходительный, — что люди нашей аграхары поссорились с Наранаппой, мы даже воду и рис не делили с ним А с вами он дружил, что тут говорить. Теперь он умер, и нужно совершить похоронный обряд. Нужно. Что тут говорить?

Париджатапурцы опечалились, узнав о смерти друга, но обрадовались возможности принять участие в похоронах высокорожденного брахмина. К тому же Наранаппа не брезговал есть вместе с ними и вообще кастовую гордыню никогда не проявлял.

Первым заговорил Санкарайя, париджатапурский жрец:

— Истинно считают брахмины: и змея рождается дважды. Ибо вначале появляется яйцо, а из него-змея. Поэтому наткнувшийся на мертвую змею должен схоронить ее по обряду, до завершения которого нельзя принимать пищу. А раз так, то непозволительно сидеть сложив ладони вместе, когда умер дваждырожденный брахмин. Разве не прав я?

Больше всего Санкарайе хотелось блеснуть знанием священных книг, показать этим заносчивым мадхвам, что в Париджатапуре люди ничем не хуже, чем они.

Дургабхатта забеспокоился.

«Глупому брахмину только дай поговорить! — думал он. — Навлечет бесчестье на всю аграхару!»

Вслух же он повел речь ловко и тонко:

— Истинные слова, понятные всем. Именно так подошел к делу и Пранешачария. Вопрос в другом. Наранаппа пил вино и ел мясо. Наранаппа сбросил в реку священный камень. Так брахмин он или не брахмин? Скажите мне, кто из вас пойдет на риск осквернения? Но я совершенно согласен с тем, что непозволительно оставлять без сожжения тело умершего брахмина.

Санкарайя переменился в лице. Их и без того считают не совсем брахминами, кому же хочется пасть еще ниже, совершив нечто для брахмина недопустимое?