Счастья тебе, Сыдылма! - страница 43
и пригласить в юрту; не ступать ногой на хоймор — северную от очага сторону юрты…
Так из года в год медленно катилась жизнь. А потом и до Агинских степей весть дошла, что белый царь с трона сошел. Началась в Забайкалье гражданская война. Буряты-кочевники боялись ружейных выстрелов, бежали от войны, от смерти, от вражды, им не понятной. И Дугар с Жибзымой, как все, — юрту свою погрузили на телегу, скарб собрали и перекочевали на новое место — верст за тридцать. Приехали, а тамошние скотоводы тоже с места снялись, откочевали еще дальше куда-то.
На просторах Белой степи ни белых, ни красных не видно было — бои шли больше вдоль железной дороги. Стали тогда съезжаться кочевые улусники в селенья — до сотни юрт и больше. Так и кочевали целыми «войлочными селениями» — с летних пастбищ на осенние, с осенних — на зимние.
В «большевистском году» (кочевые буряты не знали христианского летосчисления, а называли года по значительным событиям) и в «войлочном селении» появились свои большевики. Дугар подружился с одним из них, взял свое ружье-кремневку и пустился вместе с партизанами в погоню за белыми. До самой маньчжурской границы доскакал, только так ни одного белого злодея и в глаза не видел — те еще быстрее улепетывали.
Как и прежде, медленно потекла жизнь, расселились кочевники по своим стойбищам. Только не совсем, как прежде: сомонный Совет образовался, появилась школа, доктор приехал — открыл амбулаторию в юрте.
Решилась как-то Жибзыма пойти к доктору: разболелась поясница — мочи нет, думала, надорвалась, поднимая тяжести. Доктор ей уколы назначил, долго лечили. А через полтора года — уже ей сорок три стукнуло — родила Жибзыма мальчика. Тринадцатого по счету ребенка. И выжил он — единственный, крепким рос, здоровеньким. И сейчас частенько говорит старуха сыну: «Твой найжа[34] — русский доктор Бэрхир. Добрый человек, светлая голова». А тот вовсе и не доктором был, а фельдшером. И не Бэрхир, а Бергер. И не русский, а еврей. Но для Жибзымы все люди с запада — русские: нос у них не плоский, глаза не узкие, скулы не широкие. Русский, значит.
Думали-гадали, какое имя дать новорожденному. В те времена не только родители — сам сомонный Совет в тупик становился при записи новорожденных.
Для прежних своих детей Дугар и Жибзыма даже имен не успевали спросить у ламы или шамана — те так и умирали безымянными. Некоторых, правда, чтоб отвести глаз ороолона-дьявола, сами называли Незрим или Непохож, но и это не помогало. Имена героев бурятских песен — Гэсэр, Бабажи — тоже не спасали от смерти. А теперь вот решили своего тринадцатого русским именем назвать — у русских дети реже умирают. Пусть будет Николай. Но секретарь сомонного Совета сказал:
— Не надо: Николаем свергнутого русского царя звали, худое имя, проклятое.
Образованный он был человек, слышал даже от кого-то, что другие цари Иванами были, Александрами, Петрами.
В тот год коммуны начали создаваться. Новое это было дело, непривычное, русское. И стали буряты перенимать у них все новое — и имена русские давали своим детям взамен тибетских, вычитанных ламами из религиозных книг. Правда, не так уж много русских буряты видели и имен мало знали. В артели «Красный пастух», куда вступили вместе с другими улусными бедняками Дугар и Жибзыма, чуть ли не всех мальчишек звали Володями, девочек — Машами, а собак — Шариками. Появились, правда, и такие имена — Маркс, Энгельс, потому что даже не все местные активисты знали, что это фамилии, а не имена. Потом еще стали детей называть так: Балта (молот), Ходуур (серп), Одон — (звезда).
Доктор Бэрхир часто по юртам ходил, всюду нос свой длинный совал, постели ворочал, в ухэг[35] заглядывал — это «проверять санитарное состояние» называлось. При одном таком обходе узнал он, что Дугар и Жибзыма своему сыну никак имя не придумают, и подарил мальчику свое и пожелал тезке быть доктором. Не таким, как он сам, что и людей и лошадей лечит, а настоящим человечьим доктором.
Родители завернули сына в меховое одеяло, пошли в сомонный Совет на запись. А тут еще одна трудность — фамилии нет. У буддистов-бурят постоянной фамилии никогда не было: вместо фамилии имя отца ставили, вроде как отчество у русских, но только это было не отчество, а фамилия. У отца одна, значит, у сына уже другая. А теперь вводилась постоянная фамилия, и бурятам это понравилось — родословная сохранялась. Секретарь сомонного Совета — тот самый, что имена русских царей знал, — вместе с родителями долго думал, а потом мудрое решение принял: пусть будет мальчик Борис (про Бориса Годунова он ничего еще не слышал), а фамилия пусть будет Дугаров — по отцу: вполне достойная фамилия, ведь Дугар белых бандитов аж до самой границы гнал, а отчество… А вот как с отчеством быть? Думал, думал и написал — Жамбанович — по имени покойного дедушки. Так ребенок стал человеком со своим именем на бумаге, со своими, как в бурятской пословице говорится, следами на снегу.