Счастья тебе, Сыдылма! - страница 44

Работал в артели Дугар всего только год. На заготовке леса (дома деревянные стали строить, на оседлую жизнь переходить) подпилили они с напарником толстую лиственницу, точно все рассчитали, а ветер вдруг изменил направление. Крутанулась лесина на пне и обрушилась на Дугара. Не успел он отскочить в сторону, запутался в длинных полах бурятской шубы.

Трудно было Жибзыме одной растить сына. Но мир не без добрых людей — устроили ее няней в новые, только что открывшиеся ясли. А когда Борис в школу пошел, напросилась она к чабанам в помощники: детей скотоводов, что по степи с отарой кочуют, в интернат определяли — и накормлены они там и ухожены. Так десять лет и прожила она в чабанских семьях, несмотря на неудобства, и неустройство, и холод, и ливни, и не очень-то большой заработок — только и хватало на плату за интернат. А сама ничего не хотела, ни о чем не мечтала.

Особенно во время войны намучилась. Питание в интернате совсем плохим стало, Жибзыма от своей маленькой монгольской коровенки себе молока только на забелку чая оставляла, а все остальное на урму[36], айраку да сметану перерабатывала и вечером, после всех дневных трудов, ехала к сыну с гостинцами. Отламывала кусочки урмы, смотрела, как жадно ест ее Борька, товарищей его оделяла, а сама ни крошки в рот не брала. «Зубами буду землю грызть, а выучу сына», — думала.

Но ее любимец не из способных оказался. Учился десять лет, а окончил только семь классов. Ушел из школы, в армию его призвали. За полгода побывал он и в Иркутске, и в Чите, и в Новосибирске. «Скучает, должно быть, по бурятской пище», — беспокоилась она и, несмотря на возраст, взбиралась на лошаденку и отправлялась к нему в гости. С командиром своего сына познакомилась, даже рукавицы ему, из мягкой шкурки барашка сшитые, подарила — только чтоб легче сынку служилось, чтоб в другую часть его не перевели.

Отслужил Борис, Жибзыма сама за ним на телеге съездила.

Отдохнул он месяц, а потом семья Дугаровых уже самостоятельно приняла отару овец.

«Ну вот, пришла пора и внучонка на руках качать, наследника рода Дугаровых», — решила старушка, а сама, еще когда сын в армии был, держала на примете Балму, дочку старого чабана. «Самая подходящая невеста. Скромная, тихая, работящая. Учителка или фельдшерица нос будет задирать, ученостью своей гордиться. А Балма своя, ровня. И походка у нее женская, материнская походка. Сыновья будут, наследники. А то ведь попадется такая, что внучат не дождемся — умрет фамилия Дугаровых».

И дела у нее пошли как по маслу. Не то чтобы Борис матери послушался, ее желанию уступил — нет. Просто в степи двое молодых каждый день встречаются — и на пастбище, и на комсомольские собрания вместе ездят, и возвращаются вместе. Мать до поздней ночи не спала, слушала, бывало, как они на быстрых скакунах неслись по степи и пели песни во весь голос. И она, за них радуясь, тихо-тихо подпевала им. Борис останавливался у своей юрты, а Балма с той же песней летела дальше, к своей.

Даже лета они не дождались — в самое трудное для скотоводов время, когда кончается заготовленное сено, Борис объявил матери о женитьбе. Растерялась она — подождать бы месяц-другой, — но все же решила зарезать на шаруусу[37] единственную собственную овцу, взяла взаймы денег и купила ящик водки. Пир был не богатый, но веселый.

С тех пор Жибзыма уже не выезжала пасти овец, сидела в юрте, готовила обед, встречала молодых горячим чаем. Достала из сундука залежавшиеся сандаловые четки, те, что и сейчас из рук не выпускает, молилась за счастье новой семьи, за рождение внука-наследника.

Она старалась уберечь их от несчастий и раздоров, не поучала, когда они были вместе, но по-своему определяла роли мужа и жены в семье. Оставшись наедине с сыном, тихо говорила ему: «Бог есть. Хоть и не веришь ты, а все равно — не говори про бога худого слова. Он ведь всемогущ: кто врет или крадет — все видит, за все грехи наказывает. Когда через Хангильскую гору едешь, остановись у табиса[38], оставь хоть какую жертву. Если нет ничего с собой — пуговицу оторви, положи. Все живое на земле — от бога: не трогай живое, не убивай — грех. Жену люби, но слова бабьего не слушай: кто по указке жены живет — не увидит счастья». Борис слушал из вежливости, делал вид, что слушает, потому что знал все эти наставления с малых лет, наизусть уже знал.