Счастья тебе, Сыдылма! - страница 64

Неожиданная ярость матери подействовала на Бориса убийственно. Он сидел, опустив голову: «Мать родная — и та против меня. Ей этот сопляк дороже меня. Что же это творится в Белой степи? Раньше всем нужен был, теперь для всех несчастье и обуза. Хоть живьем в петлю полезай!» Он молча встал, вышел из юрты и с трудом взгромоздился на коня…

Это был второй удар для Бориса и не менее сокрушительный, чем уход жены. Вот уж никак не ждал, в кошмарном сне такое не увидишь. Потому-то сообщение матери — вечером, перед сном, — что она отдала в подарок Ханде лучший отрез на костюм, да еще не купленный самим, а премию колхоза, не произвело на Бориса никакого впечатления. Правда, он вздохнул тяжело, но не промолвил ни слова, и не понятно было по отрезу ли он вздохнул или проси так, от всех бед, обрушившихся на его голову. В душе его все больше и больше нарастал страх и перед матерью, и перед женой с дочерью, и перед председателем колхоза. Даже если спокойный и добрый парторг приехал бы, и то Борис ужаснулся бы. И еще: он начинал то-то понимать, понимать, чего он на самом деле стоит, чего стоит и эта премия от колхоза за ударную работу — работал-то не он, Балма работала, а он только премии получал да в президиумах сидел. И он уже казался себе маленьким и ничтожным, а они громадными и всесильными: это они его вознесли сначала, и семейного владыку из него сделали, и передового чабана, но они же и низвергли его, обнажили в нем негодяя, под насмешки и осуждения подставили. Ой, да они еще не то с ним сотворить могут, а что сделаешь? После гневной вспышки матери он понял, что и последнего своего защитника потерял. Она все теперь сделать может: возьмет да и переберется к Балме и Розе; а то еще хуже — к Ханде, от нее всего ждать можно. А вдруг Балма уступит уговорам старухи и примет ее вместе с мальчиком — вот позору-то будет: родной отец отказался, а оскорбленная им женщина усыновила чужого ребенка! Не то страшно, что он один в степи останется, а то, что в жизни один. Если родная мать еще уйдет, что тогда будет, как он людям на глаза покажется?

Следующий день был теплый, солнечный, самый рабочий день. И Борис трудился за двоих, носа в юрту не показывал и днем пас овец и на ночь с ними остался.

А Жибзыма опять с малышом возилась, хотя он выматывал из нее все силы. Двери она по-прежнему держала на привязи, но все равно к полудню так уходилась, что едва добралась до кровати. Правда, и малыш угомонился, быстро заснул после сытного обеда, а Жибзыма только чуть вздремнула, а потом спохватилась, и беспокойные мысли прогнали сон. Думала она о том, что силы ее уже на исходе, что сама она с малышом не справится, даже недели не выдержит. Думала о Балме, о ее проворных руках — насколько с нею было бы легче. И еще вспомнила, что говорил старик Жаб — умный старик, прозорливый старик, он даже по-монгольски читать умел, хоть ни в каком дацане не учился. Он наизусть знал проповеди народного мудреца Молона и говорил, что написано в этих проповедях, будто придет время, когда женщины станут главными в семье, все дела в их руки перейдут, все важные решения они сами принимать будут. Неужели случится такое? Русский гараб Толостой[53] тоже призывал уважать женщин, говорил старик Жаб. Это совсем не то, что сказано в учении самого Будды, да откуда мне знать все, чему учил Будда. Брат-ламбагай[54] говорил, что у Будды сотни боти[55] поучений, уж в каком-нибудь одном, самом неизвестном боти непременно написано про это время — время всевластия женщины. «Ом-маани-пад-мэй-хум… Вот и в нашем колхозе не сыщешь уже мужчины, что поступал бы по своему разумению, только и слышишь: «Надо бы с женою посоветоваться, что она скажет». А все с комсомольцев началось. Нет, с большевиков, это они первые подняли шум: «Женщины равноправны, как и мужчины!» А потом большевики исчезли куда-то, одни коммунисты да комсомольцы остались. И куда ж это большевики подевались? Прогнали белых да уехали, наверно, куда-то? Ну, да ладно. Коммунисты ничуть не хуже, вон как колхоз подняли, все время в передовых ходим. И жизнь совсем хорошая пошла, и приемники завели, и трещоток этих — мотоциклетов — накупили. Да, видно-, все предсказания легенд сбылись, потому коммунисты и требуют, чтобы женщины все дела семейные решали, пришло то время. Вот ведь и наша семья теперь от женщины зависит. Что Борис теперь может? Жену вернуть не может, дочери приказать не может. Против меня, старухи, и то слова не скажет. Видно, придется ему подсказать, чтобы покорился новому времени, просил бы прощения у жены, работал бы да помалкивал, да весь заработок — копейка в копейку — жене сдавал. Бедный сынок мой, бедный, бедный. Тяжелая доля ждет тебя — что подаст жена, то и есть будешь, что бросит под ноги, то и наденешь. А что делать — пришло предсказанное всемогущим Буддой время».