Счастья тебе, Сыдылма! - страница 68

Такие юные «мужья» из богатых семей, повзрослев, заводили себе две-три жены. Старшие так и оставались рабынями, а помоложе делались наложницами.

Этот дикий закон рабского угнетения женщины рухнул в советское время. Мужчинам, привыкшим жить за счет женского труда, стало невероятно трудно. А женщины, вырвавшиеся из вековых цепей, с особенной страстью ринулись к новой жизни. Почти все молодые девушки вступили в комсомол. Активистки на лучших скаковых лошадях добирались до самых отдаленных улусов, призывая ломать старые порядки. И ненависть их не имела границ. В коротеньких юбках и белых бязевых кофточках, с подстриженными волосами, они вместе с парнями громили все подряд — от телег богача до дацанов, построенных кровью и потом бедноты. Все было как на войне — войне с жестокими феодальными порядками. Потом из города приехал аймачный агитпроп — так тогда называли заведующего отделом пропаганды и агитации райкома партии — и разъяснил истинные задачи строительства новой жизни. Молодые бурятки не жалели себя, отдавали все силы колхозу, многие надрывались на работе, но плоды их труда остались. Тогда и колхоз «Красный пастух» быстро пошел в гору.

Но началась война. Трудная жизнь выпала на долю наших женщин — заменили они мужчин, ушедших на фронт, ждали своих любимых — мужей и женихов. Одни вернулись, другие остались на кровавых полях. Горе и радость шли рядом. В одной юрте радовались пришедшим, в другой оплакивали погибших.

Мало осталось мужчин в бурятских улусах, очень мало.

И не удивительно, что посредники — старики и старухи — уговаривали вернувшихся женихов жениться на девушках своего рода — кто же хочет, чтобы девушка осталась одинокой на всю жизнь? И тогда опять заговорил свергнутый старинный закон степи: молчаливость и послушание — вот лучшее достоинство невесты, а мужчины словно подскочили в цене. И самая молчаливая во всей Белой степи Балма была вне конкурса.

А за эти несколько дней от покорности ее не осталось и следа. «Ну, что ж, раз вы ждете моих слов, я скажу».

— Я не переступлю порог этой юрты. Там я была рабой, туда больше нога моя не ступит. Дамби-ахай[58], ты гонишь меня. Хорошо, я уйду. Если жалко тебе своего амбарчика, я найду себе уголок. Много ли надо мне — одной!

Сказала и вышла из юрты. Ей убежать действительно хотелось: боялась отступить от слова своего, но и чувствовала, что не хватит у нее сил сопротивляться такому дружному напору. Заметила, что верблюды, оставшиеся без присмотра, разбрелись по степи, и, отводя душу в быстрой скачке, отправилась на своем коне собирать стадо.

А в юрте поняли, что сопротивляется Балма из последних сил, что горько для гордой женщины ее одиночество, но что теперь делать, как поступить дальше — не знали. И хозяева и гости молча переглядывались. Первой нашлась Жибзыма:

— Вот что, сваты: позвольте мне с малышом остаться у вас. Пусть Роза поживет с матерью в амбарчике, а вы мне тут уголок найдете. А ты, сынок, поезжай. Так лучше будет. Поезжай, да только нас не забывай — понял? Время лечит.

Дамби улыбнулся Борису:

— Мудра у тебя мать. Сама постарела, а ум молодым остался, быстрым да острым. Лучше нас с тобой соображает.

— Конечно, оставайтесь, живите, — замысел старухи, кажется, дошел и до Балжимы.

Борис все еще хлопал глазами, а Роза бросилась к бабушке:

— Милая моя, умница! Как вы все умеете. Я вот все напортила. Давайте сделаем, как бабушка сказала.

— Ну ладно, оставайтесь, — пробормотал Борис. — Я завтра приеду.

И он оседлал мотоцикл.

Следующий день выдался пасмурным. С утра зарядил мелкий дождь и прекратился только к обеду. Тяжелый туман лениво полз по степи, упорно цеплялся за траву, но к вечеру все же рассеялся. Хозяйка позвала на ужин, и все расселись вокруг очага. Малыш подошел к Балме, долго смотрел на нее, а потом протянул ручки, просясь на колени. Но она не взяла, мягко повернула его и тихо сказала:

— Иди к бабушке…

«Не обижайся, — хотелось добавить ей. — Ни я, ни ты ни в чем не виноваты, какой с нас спрос? Кому могло в голову прийти, что теперь мы с тобой должны решать судьбу семьи Дугаровых?» Но разве скажешь ребенку такое, разве поймет он?