Сдвинутые берега - страница 7

В доме стало холодно от воды и ветра, ни в одном закоулке не осталось затхлого запаха.

Анна Павловна (так звали жену Млинского) сказала:

- Здесь я теперь и без вас управлюсь. Идите во двор и повыдирайте крапиву. Она мне действует на нервы.

Потные, раскрасневшиеся, мы работали целый день без устали. Радовались весеннему солнцу, своему весёлому труду. А когда солнце коснулось краешком дальнего леса, зажгло глыбы облаков, Анна Павловна с засученными рукавами, в подоткнутой юбке, очень похожая на наших деревенских баб - вышла на крыльцо и скомандовала:

- Кончай работу! Умываться! Ужинать!

В кухне жарко горела русская печка, выбрасывая из своего жерла поток красного пляшущего света.

И оттого, что для меня колбаса была редким лакомством, и оттого, что проголодался за день, я глотал еду, как утёнок, совсем не пережёвывая.

- А теперь, - сказал Стефан Адамович после ужина, - я расскажу вам сказку. Хотите?

- Хотим, - дружно ответили мы с Наташей - дочерью Млинского.

Во дворе зажгли костёр из скошенного прошлогоднего чертополоха и крапивы, разостлали одеяло, расселись на нем поудобней и стали ожидать Стефана Адамовича. Он пришёл с крошечным чемоданчиком. Раскрыл его, достал оттуда две чёрные трубки с какими-то блестящими штучками на них. Сложил эти две трубочки - получилась одна.

- Ты видел когда-нибудь кларнет? - спросил у меня Стефан Адамович.

- Нет.

- Тогда посмотри. Даже можешь подержать его в руках.

Я держал кларнет, и у меня дрожали пальцы.

- На сегодня хватит. Давай его сюда. Тебе мама, должно быть, много рассказывала сказок?

- Ага.

- Вот и чудесно. Я буду играть, а ты думай о сказках и тогда все увидишь.

Не знаю, сколько прошло времени, как начал играть Стефан Адамович, не знаю, что он играл, но мне показалось, что я в лесу. Недавно прошёл сильный грозовой дождь. Выглянуло солнце, запахли цветы, запели наперебой птицы.

Я уставился на красное пламя и стал думать о ведьмах, которые варят зелье и пляшут вокруг огня. Но странное дело, ведьмы с волчьими клыками виделись мне не страшными, а смешными. Все получалось наоборот. И только когда я стал думать о Коньке-Горбунке, о добром Иванушке, все стало на свои места. И уже не знаю, чем это объяснить, но я в пламени костра до того ясно увидел хрустальные замки, Жар-птицу, что мне захотелось войти в костёр и пощупать все своими руками.

Кончилась музыка, и видения пропали. Стефан Адамович присел со мной рядом и спросил:

- Ты хочешь быть счастливым?

Я не знал, что это значит, и поэтому молчал. А он и не ждал моего ответа.

- Знаю. Хочешь. Все хотят. Но мощёных дорог к счастью нет. К нему надо пробираться узкой тропинкой. И самое трудное заключается в том, чтобы отыскать эту тропинку. Их так много на земле, а каждого человека к его счастью ведёт только одна.

Стефан Адамович обнял меня за плечи, смотрел в костёр и говорил тихо, будто сообщал мне великую тайну:

- Ты приходи к нам, мы поможем тебе найти эту тропинку, а там уже ступай. На тебя будут бросаться звери, поперёк дороги деревья падать станут, а ты иди, не бойся. Когда дойдёшь, посмеёшься над своим страхом.

- А это ты уж глупости начинаешь говорить, - прервала его Анна Павловна, - пойдём-те-ка пить чай. Плясовую, Стефа!..

В то время в моей голове не могла уместиться философия Стефана Адамовича, она не тронула моего хорошего настроения, возникшего днём, и я шёл домой и не боялся темноты, мне не чудились за плетнями страшилища. Что-то доброе и ласковое было во мне и вокруг меня...

С тех пор я стал ходить к Млинским каждый день. Больше ста вёдер воды надо было вытащить из колодца, чтоб полить грядки. Работа тяжёлая, и когда меня заставляли её делать дома, то обычно это кончалось слезами и подзатыльниками. А вот у Млинских я таскал воду с удовольствием. Они умели делать эту тяжёлую работу весело. Стефан Адамович научил нас с Наташей видеть, как уставшие от жары растения радуются прохладной воде, как растут на наших глазах огурцы, помидоры. А первый огурец мы ели с особенной торжественностью. Гуськом ходили вокруг стола и пели весёлый гимн дарам природы, сочинённый Стефаном Адамовичем. После пения остановились, каждый у своей тарелки. Стефан Адамович стал говорить «проповедь».