Серебро - страница 26

Миддлтон засунул нос в мои записи, сказал так держать и уехал снова, индейцы снизошли до того, чтобы показать им какие-то ритуальные народные дела. Камилла обмеряла всех индеанок и довольная сидела у палатки с книжечкой. Дедушка Ако, тем временем, постоянно тиранил меня вопросами, мотивируя это тем, что у него горло пересыхает и должна ж я тоже о чем-то ему рассказывать. Интересовало его многое — и откуда берутся белые в таких количествах, и почему им так плохо жилось там, у себя, откуда они повыскочили, и почему белые все непременно записывают.

Я рассказывала.

Дедушка переспрашивал. Из его вопросов, в частности, следовало, что католические миссионеры эту деревню вниманием не обходили, и про всякое божественное дедушка Ако тоже спросить был не прочь, да все с эдакой подковыркой. Например, его интересовало, что Библия состоит из двух половинок, и содержимое этих половинок не полностью друг другу соответствует. Пришлось рассказать, чем Ветхий Завет отличается от Нового, дедушка страшно заинтересовался новостью о том, что существуют люди, признающие Библию только наполовину, и что они — оказывается — эту половину и написали. Я попыталась как-то на пальцах описать противоречия между иудаизмом и христианством и запуталась. Дедушка Ако сообщил через внука, что я врушка, и тихо захихикал.

Ну нет. Так нельзя оставить. Я вздохнула, отложила свой талмуд со сказками и пошла к палатке, где страдал раненый Сэмюэль.

— Сэмюэль, извините, у меня тут есть к вам вопрос.

Юноша высунулся. Был он собой прекрасен — глаз опух, из носа капало.

— Сеньора, к вашим услугам.

Я посмотрела в честные карие глаза Сэмюэля и негромко спросила:

— Послушайте, Сэмюэль, я же правильно понимаю, что мама звала вас Шмулик?

Самюэль надулся, надулся еще, насупился и наконец нашелся:

— А почему вы спрашиваете, сеньора?

С Самюэлем-Шмуликом в зубах я вернулась обратно к дедушке Ако и сдала ему Шмулика как представителя обсуждаемой национальности. Оба посмотрели на меня не очень доброжелательно, я кивнула и пошла помочь Эстефании по хозяйству

Через полчаса дедушка Ако все еще колол Самюэля, и конечно, ко мне у него был еще миллион вопросов. Я сурово ткнула в недописанную сказку и пообещала любые разговоры после ужина. Сэмюэль немедленно слинял.

Во время ужина дедушка Ако опять докопался до Самюэля — его, на этот раз, интересовало, как иудеи относятся к личности Христа. Самуэль мялся. Я (на свою голову) решила прийти бедняге на помощь. Сидели мы слегка в сторонке, так что я не боялась, что Миддлтон взгреет меня за культурную инвазию.

— Дедушка Ако, давайте я вам расскажу историю, которая примерно все это объяснит.

Он выслушал внука, кивнул и пододвинулся поближе. Шмулик, что характерно, сделал то же самое.

— Однажды встретились три старушки. Одна индеанка, вторая белая, третья еврейка. И стали они друг другу хвастаться. Мой сын, говорит индеанка, высокий вождь, у него лучшая лошадь, он самый смелый, все племена его уважают. Белая говорит — мой сын президент страны, его выбрали собой править лучшие люди и его слушаются беспрекословно пятьдесят полков солдат с лучшими ружьями! Президент круче вождя! А еврейка молчит и улыбается. Что ты улыбаешься — говорят ей другие старушки. Выше президента только бог! А посмотри на своего сына — он подмастерье в папочкиной мастерской, по вечерам тусит с какими-то придурками, за ним таскается влюбленная проститутка, на что он вообще в жизни рассчитывает? А еврейка им и отвечает — ну так один раз же сработало!

Шмулик свалился с камня, на котором сидел, и просыпал горячую еду себе на лицо и шею. Чота кинулся ему помогать, но тут я в отсветах костра увидела, как разбежались лучиками морщинки по лицу дедушки Ако.

Он понял. Так, интересно, и зачем бы ему притворяться? Немедленно вспомнилось, с какой скоростью Чота наяривает вареные бобы из миски, а также, как Миддлтон пересказывает Камилле, что за день интересного они с Зебадией наизучали в деревне прямо у дедушки Ако над головой, а дедушка Ако только жмурится и попыхивает трубкой. Дедушка имеет свой интерес. Ну… так и не будем его палить.