Серебро - страница 27

— Сэмюэль, ты не сильно обжегся?

Он встал, отряхивался и смотрел на меня очень обиженно.

— Ну прости. Я больше не буду. И… пожалуйста, не говори никому, что я знаю слово «проститутка».

Сэмюэль что-то прикинул, решил, что наше положение теперь равное, я о нем кое-что знаю, он обо мне кое-что знает, и с облегченным видом ушел умываться.

Дедушка Ако подозвал Чото, который пытался выковырять упавшие наземь бобы, и заставил его переводить.

— То есть ты считаешь, что жизнь народа зависит от того, живы ли слова этого народа?

— И сам язык, и истории на этом языке, — ответила я.

Дедушка Ако кивнул,

— Значит, это не ты расспрашиваешь меня, а испанский язык спрашивает язык тоба — кто ты такой?

— Примерно… Я-то кто, случайная женщина с пером. А вот записи, если все будет хорошо, распространятся далеко, может быть, и за океан.

— Хорошо, — сказал старик и сощурился, — тогда я завтра расскажу тебе другую сказку. Не про зайца.

Жил-был один человек, и пошел он к белым заработать на жизнь себе и семье. Поработал, с ним расплатились, и он отправился домой. Сидел у костра ночью, пересчитывал свой заработок. Но тут из темноты прилетела ему в спину пуля. Человек упал лицом в костер. Монеты рассыпались. Грабитель подошел, собрал деньги, а мертвеца оставил лежать в костре.

Через какое-то время мимо шел сын убитого, и по остаткам накидки понял, чей костяк лежит в давно потухших углях. Похоронил он отца, а пока хоронил — под ноги ему выпала монетка, последняя, которую грабитель под телом не нашел. Лежала она между телом и огнем, и стала она — с одной стороны чистой-чистой, как отражение неба в воде; а с другой — черной, как уголь.

И стал сын этой монетой пользоваться, когда не знал, как поступить. Уйдет куда-нибудь, и там бросит ее наземь. Если выпадет белое серебро, то действовал он мужественно и благородно, как и подобает сыну доброго работника, сберегшего для семьи весь заработок. Если выпадало серебро чернёное — то действовал он внимательно, коварно и беспощадно, как и подобает человеку, чьего отца убили выстрелом в спину. Никто не мог заранее предсказать, как поступит этот человек, и прослыл он мудрым и хитрым.

Но однажды встретил он женщину, которая поселилась в его сердце и смутила его ум. Долго держался он, но не выдержал, ушел в пустыню, сел лицом к ветру и бросил перед собой заветную монету.

Монета повертелась-повертелась, и встала на ребро.

— И что дальше? — обогнав мою реакцию, жадно спросила Архента.

— Как что? — удивился дедушка Ако, — ничего. Конец сказки.

Чота возмущенно залопотал на квомпи. Его концовка, судя по всему, тоже не устраивала.

— Сегодня больше не рассказываю, — отрезал дедушка Ако, пихнул разочарованного внука и удалился.

В этот день в лагере, кроме меня, оставались Эстефания и Зебадия, который опять что-то важное себе сломал или порвал и сидел у палатки, скорчившись, с инструментами в руках. Сэмюэля Миддлтоны подняли на ноги и утащили в деревню, работать. Счастливым Самюэль при этом не выглядел, но, видимо, филонить дальше было уж совсем не с руки. Я очередной раз потосковала, что не удалось взять с собой Хосе. В первую-то и вторую поездки он со мной катался и, кажется, был доволен не меньше меня. Но тут у дядюшки Юсебио родилась светлая идея захватить мальчишку на математический конкурс, проходящий в соседней провинции — все равно туда ехали под дядюшкиным крылом трое парней из гимназии, ну и как было мальчишку не отпустить. Вообще, они должны были уже вернуться, страшно интересно, как съездили.

Я немножко проводила дедушку Ако и Чоту, вернулась в лагерь, сходила с ведром к ручью, повесила кипятиться в котелке воду на кофе, чем вызвала ужасное недовольство Эстефании, которая сама чего-то копошилась, не покладая рук, с рассвета, но все равно бдила, чтобы я, не дай бог, не перетрудилась и не сдохла от натуги. Так что она собралась идти стирать и ни в какую не хотела брать меня с собой. Так и ушла с узлом на голове, продолжая ворчать. Я хотела уже попросить Зебадию, чтобы он мне выдал пачку сырых бланков индивидуальных описаний индейцев, чтобы я села вносить их в таблицы, но тут из-за холма, сломя голову, выбежал Миддлтон. Увидев нас, он крикнул что-то, чего я не разобрала, а Зебадия разобрал — бросил все и побежал к лошадям. Они с Миддлтоном вдвоем быстро оседлали каждый свою лошадь, уже Миддлтон был в седле, тут я добежала до них.