Серебро - страница 29
— Думаю, что дедушка Ако уже сам вправе решать, когда и кого ему понимать, а когда и кого нет, — твердо ответила я. Аррэхте прищурился.
— Верно.
— Ну… О! А давайте я вам покажу?
— Что?
— Ну, записи.
Я сбегала за своей книжкой, вручила Аррэтхе. Он полистал. Вчитался. Поднял бровь. Перелистнул. Вчитался еще, еще, перелистнул и взоржал.
— Ой. Сеньора, я должен вам сказать, что слова вы записываете, не понимая их… не всегда верно.
— Ну, это было предсказуемо, — пожала я плечами, — пока не найдется грамотный носитель языка, отладить это некому…
— А кое-где этот дедушкин внук… Ну, в общем, не вполне точно переводил.
— Это хуже… А где?
— Садитесь, покажу.
— Ой, только перо возьму, минуточку.
Насколько идиллическую картину мы представляли, сидя на пригорочке голова к голове над книгой, я осознала, только услышав голос Эстефании.
— Сеньора, сеньора? Кто это?
— Да это ж наш, сеньора Алонсо помощник, — спасла я ее от близкого родимчика, — представляете, мимо проезжал и говорит — вы на солнце, что ли перегрелись тут все, оставили женщин одних посреди пустыни?
— А куда все делись-то? — удивилась Эстефания. Я ввела ее в курс дела, она заохала и возблагодарила небеса за своевременность появления сеньора младшего библиотекаря. Я угостила Аррэтхе печеньем из коробки, отсыпала ему кускового сахара в кулек.
— Это вам для семьи.
Тут меня стукнуло.
— У вас же, наверное, есть сын?
— Двое, — растерянно сказал Аррэтхе, держа в руках сахар.
— Никогда не пересчитывайте деньги ночью перед костром.
Он вздрогнул, чуть не бросил сахар, нахмурился и коротко сказал.
— Никогда так не делаю.
— Хорошо, — кивнула я.
Он бережно спрятал сахар в седельный мешок, срубил нам еще пару сухих юкк, порубил их на куски и сложил грудой у огня. Тут пришел Самюэль, весь увешанный научными сумками Миддлтона и Камиллы. Аррэтхе вежливо поздоровался с ним, поинтересовался наличием огнестрела, посоветовал держать ухо востро, раз Шмулик в одно лицо один отвечает за двух женщин, и уехал.
Он… Хороший?
Ты знаешь, пожалуй, что и хороший. Но — двое сыновей, детка.
Да… Двое сыновей.
Я даже испугалась, что она заплачет, но нет, она не заплакала.
Неурядицы
Камилла выжила. Об этом на следующий день, ближе к вечеру, сообщил вернувшийся Зеб. Миддлтон должен был везти ее в Сан Луис парой дней спустя, если ей не станет, не приведи бог, хуже. Зеб было заикнулся продолжать работу, но я строго спросила его, какие исследования можно полноценно выполнить без самого Миддлтона. Зеб задумался. Я уточнила, есть ли исследования, законченные в полевом смысле, которые важнее дотащить до надежного места и обработать, чем собирать еще. Зебадия хмуро кивнул, вздохнул и распорядился складывать вещи. Эстефания и Самюэль посмотрели на меня с одинаковым восхищением и кинулись снимать лагерь.
— Вообще-то, раз остались хорошие отношения, никто не мешает со временем приехать сюда еще раз, — тихо сказала я Зебу, ставя в повозку плотно утрамбованный ящик с записями.
— Пожалуй, да.
— Может, часть продуктов оставить индейцам? И тащить меньше, и вообще. Он кивнул еще раз и отправил Шмулика с двумя мешками крупы в деревню.
Мы складывали последний тент, когда Шмулик вернулся, с рослым тощим мужчиной и дедушкой Ако. Мужчина, видимо, действующий вождь деревни, потолковал с Зебом, пожал ему руку и что-то передал, как я издалека предположила, в качестве подарка для Миддлтонов. Да, отношения остались хорошие, гринго-то гринго, а справились.
Дедушка Ако побродил по лагерю, попинал камушки возле затушенного костра, подошел ко мне.
— Извините, сеньора Архента, — спросил он на хорошем испанском, — а как получилось, что в ваши годы и с вашим образованием вы стали монахиней?
— Да я же не монахиня, просто вдова, — не задумываясь, ответила я.
— Ах, вот как. Горюете.
— Что вы, нет. Наслаждаюсь свободой. Вот, путешествую.
Он на миг задумался, но вдруг широко улыбнулся, будто что-то понял.
— Добрый путь вам тогда, милая.
Это пожелание или заклинание? Или вообще обещание? Я моргнула. Моргнула еще. И только тогда осознала, что глаза у меня мокрые. Архента, это ты плачешь?
Да.
— Спасибо, дедушка Ако.