Серебро - страница 30

Он улыбнулся и ушел.

Дома было много ахов и охов и хорошие новости. Камилла сидела в шезлонге в дядюшкином доме, обложенная подушками, и вокруг нее суетились пятьдесят человек во главе с самим Миддлтоном. На каждую тетушкину попытку втереть Камилле, что впредь надо быть осторожнее и в подобные поездки не таскаться, она отвечала слабым, но не допускающим сомнений голосом, что она знала, за кого выходит замуж и будь она трижды проклята, если ее мужу доведется хоть раз спать на разных с ней подушках, пока она жива. Услышав это, сам Миддлтон густо покраснел, а Камилла что, лежит себе, как ни в чем ни бывало в шезлонге и гладит тетину рыжую кошечку.

Вот так, детка, выглядит счастливый брак.

Но у них же нет детей? Наверное, он просто не делает с ней…

Уверена, что очень многого из твоего своебразного опыта он с ней не делает. Но отсутствие детей — тоже не показатель, они могут быть осторожны. Если она понимает, что его жизнь — в путешествиях, и собирается мотаться с ним везде, то чему удивляться, что детей нет. Куда бы они с младенцем? Это лет через полста Гудоллы будут таскать ребенка через всю Африку.

А где Хосе, кстати?

А Хосе, чтобы вы знали, не сорвал на конкурсе никаких призовых мест — ну, что смеяться, математический конкурс трех провинций, там соревновались гимназисты лет по четырнадцать. Но сам факт того, что восьмилетний мулат щелкает квадратные уравнения, отличает синус от косинуса (что дядюшкин младший сын проходил, то прошел и Хосе, явочным порядком), а главное, вывел какое-то неуклюжее, но самостоятельное доказательство, пытаясь решить геометрическую задачу, впечатлил жюри настолько, что ему выделили стипендию на гимназическое обучение. Пропал калабуховский дом. Точнее, пропал сам Хосе. Его запихнули в подготовительный класс по правописанию и закону божьему, а на математике обещали давать отдельные задания. Его уже дважды пытались поколотить одноклассники, чтобы восстановить социальное статус-кво, но он как-то пока выкручивается. Пепа была в полуобмороке от счастья, и только толковала о том, чтобы не дай бог не узнал его отец — заберет же мальчишку немедленно крутить хвосты коровам, пока не набрался дури и мыслей о том, что он может чего-то добиться в мире белых. Я напомнила Пепе про сеньора Роза, Пепа сказала, что сеньор Роза — совсем другое дело… В общем, для Хосе заказали настоящую гимназическую форму и бегал он весьма взволнованный. Хотя и о том, что не попал в третью экспедицию, он страшно сожалел. Ну, брат, нельзя получить всё, по крайней мере — сразу.

О том, какой умница и герой сеньор младший библиотекарь, я рассказала за столом в первый же день, хотя Архента умоляла меня промолчать.

Слушай. Его видел Шмулик. Его видела Эстефания. Вот если ты промолчишь — это будет привлекать внимание. Похвали его. Потом похвали суфле. Вот так, отлично.

— А кстати, он написать-то написал что-нибудь осмысленное, — поинтересовалась я, управляясь с суфле, — что там сеньор Алонсо говорит?

— Да, — как-то хмуро отозвался дядя, — написал. Я заставил его сделать копию и отослал в Буэнос-Айрес.

— Кому?

— Да есть там у меня… Кое-кто. Ничего не обещаю, посмотрим. А наша газета вроде бы собирается печатать что-то из него в воскресном номере. Как раз, сказали, у них подвал простаивал.

В редакции у нас в городе, как оказалось, сидели молодцы, и стихотворение выбрали, на мой взгляд, чрезвычайно мирное — ну, сравнительно с тем, что я слышала от Аррэтхе раньше — про маму, что-де я помню ее молодой и красивой, и в моих глазах она такой и останется. Грамотная публика умилялась, дамы декламировали друг другу и детям с намеком на вот как надо мамочку любить, мужское население снисходительно толковало о сентиментальности рабочего народа. Всем было интересно, как отреагирует на всегородскую славу сам Аррэтхе, но он куда-то подевался, вечером на воскресные чтения не пришел, и в понедельник сеньор Алонсо растерянно сообщил, что на работу его помощник тоже не явился. Не появился Аррэтхе и во вторник. И в среду.

В четверг дядя Юсебио, копаясь после завтрака в утренней корреспонденции, вдруг крякнул и нехорошо ругнулся. Тетушка вскинулась, старший сын покраснел. Я, сидя рядом с Камиллой (мы обсуждали сравнительные нужды уважающих себя дам в Са-Паулу и Буэнос-Айресе) ухмыльнулась про себя. Завернуто было красиво, но я все же постаралась удержать лицо и не понять сказанного вовсе.