Серебро - страница 43

Ты словно знаешь эту сказку, так хмыкаешь

Знаю.

Расскажешь?

Напомни, расскажу. В Европе она называется «Гадкий утенок»

Утенок? Утята не бывают гадкие.

А метисы не бывают поэтами, верно?

Те временем Ноэнта допил то, что было у него в стакане, взел поднос и переставил его на пол.

— Я кое с чем вчера не закончил, — спокойно сказал он.

— С чем?

— Ты вчера… Не успела.

— Не успела… Что?

Сейчас он тебе покажет, что ты вчера не успела. Эх. Я бы отвернулась, если бы могла.

Не уходи!

Да я бы и с радостью, но как? Не волнуйся, детка, все будет хорошо. Я бы оставила вас вдвоем с чистой совестью, правда.

И все правда было хорошо. Как его провели, он догадался уже ближе к вечеру, после того, как мы опять проснулись.

— Сегодня мне придется уехать к своим, — сказал он, глядя в потолок, — надо отвезти им денег и снова попробовать уговорить сестру перебраться в Буэнос-Айрес.

— Зачем?

— Мне там дали постоянную должность при государственной библиотеке, с правом на командировки. Работа вполне понятная, оплошать трудно, опыт, спасибо сеньору Онганья, есть. Моей сестре никогда больше не придется работать. У нее будет дом с деревянным полом и настоящей печью, а мои и ее дети будут учиться в школе. Ну и сейчас мне приходится возить им деньги в руках через пол-страны, у них же там ни почты, ни банка, ничего, а это непросто, когда где-то постоянно работаешь.

— Ты так говоришь, как будто это не всё.

— Я не могу пока понять, как быть при всем при этом твоим мужем.

— У меня никогда не будет мужа, — ласково сказала она.

— И кто же я тебе тогда? Случай? Ведь ты же явно не из тех, что превращает мужчину в болонку на подушечке — ну то есть даже если бы я для этого годился.

— Не случай, — задумчиво сказала она, — нет. Не случай. И проблема не в том, что мы из разных… разных обществ. Это-то люди могут решить.

— В чем тогда дело?

— Ты знаешь, что я убила своего мужа?

— Да ладно. Пепа рассказала всему Сан Луису, как было дело.

— Пепа кое-чего не знает. Его убила я. А не заподозрили меня потому, что по заключению врача и акушерки (я почувствовала как его, секундой позже, передернуло. Он понял) я была не в том состоянии, чтобы кого-то убивать. Не больше, чем потрошеная курица. Но это была я.

— Ну не каждый же муж таков, как твой первый, Архента!

— Да не в этом дело вообще.

Как ему объяснить?

Да вот.

О. Точно.

— Слушай, у тебя есть знакомые старые негры? Которые еще застали рабство?

— Один есть, да.

— Представь, что он сказал бы, если бы его позвал обратно в рабы хороший, умный, добрый человек. Хороший хозяин. Заботливый.

— Убьет, я думаю.

— Ну.

— Но погоди, — запротестовал он, — но что тут общего? Брак — это… Это же совсем не то же самое.

— Подумай сам. Если ты будешь моим мужем, ты не сможешь меня изнасиловать. Никогда. Потому что все, что ни делает муж с женой в спальне, все в его праве. Когда Альварес умер, надо мной все квохтали, «бееедная растерзанная девочка», но пока он был жив — никто ухом не повел. Сейчас я хочу дать отцу денег, чтобы поправить его дела — иду в банк и даю. Когда я была замужем, даже такого понятия не было — мои деньги. За полтора года в браке я не распорядилась сама даже одним сентаво. Сейчас я живу в том городе, который мне нравится, разговариваю с теми людьми, которые мне нравятся и отворачиваюсь от тех, что нет. Пока я была замужем, все решал муж и всем это было нормально. Даже если бы муж был хороший человек и советовался бы со мной, прежде чем переложить меня из одного кармана в другой карман — я оставалась бы его имуществом. Я не вижу разницы, серьезно.

Он молчал, хмурился, потом вдруг сел и начал одеваться.

— Ты… обиделся?

— Что ты. Нет. Мне просто надо подойти к окну, и ээ, лучше я буду при этом одет, мы все-таки в городе.

Она тоже села и смотрела на него встревоженно. Ноэнта стоял у окна и молчал довольно долго. Потом, не поворачиваясь, сказал:

— Ана умерла от преждевременных родов. Ей и второй ребенок дался тяжело, и наша повитуха сказала ей поберечься. И она мне это рассказала. Но… Но я приехал с заработков, я привез деньги. Я очень скучал по ней там, на заработках. И я терпел несколько дней. А потом, потом я весь вечер занимался старшим, Зебио. Сам искупал малыша, потом уложил старшего спать, пока она кормила… И я взял ее, хотя… Она не отодвигалась. Но я сейчас думаю — может быть, она не посмела? Потом я снова уехал. А когда вернулся, ее уже не было. И ведь она каждый раз просила меня не уезжать, говорила, что лучше поживем бедно, зато вместе… А я решал по-своему. Каждый раз.