Серебро - страница 48
Ха, ну тут же совсем другое дело. Никакого тебе непорочного зачатия, все вполне порочно.
Мммм
Я тоже скучаю
Как жаль, что он не хочет меня как любовницу. Жизнь Пенелопы бы меня вполне устроила.
Гордый, зараза.
Ну, что же, я сама такое на свою голову выбрала.
Это да, дорогая, я оттаскивала тебя, как могла…
Я снова вытянула руки в темноту, набрала полные горсти воды и умылась. Вода была чуточку солоноватая.
Доктор Исайя Гершвин был еще не старый, но сгорбленный мужчина с длинными руками и внимательным взглядом. На мое «шалом сеньор доктор» он быстро привык не шевелить бровями, а мирно отвечать — здравствуйте сеньора, Пенелопа говорила, что он чудо, а он, в свою очередь, отмахивался и бурчал, что у Пенелопы ее малютку мог бы принять и ребенок. Доктор захаживал ко мне сначала изредка, потом чаще, и в присутствии Пепы внимательно изучал будущую траекторию маленького Аррэтхе. В первый раз, когда он предупредил о необходимости осмотра, я только плечами пожала, но сообразила, что надо бы предупредить его не пугаться.
— Видите ли, доктор, там вы… Я полагаю, увидите причину, по которой я не стремлюсь снова замуж.
Он удивился, но, заглянув мне под простыню, кхекнул, обменялся взглядами с Пепой и признался.
— Да, причина, пожалуй… Пожалуй очевидна. Но как вы ухитрились забеременеть, в таком разе?
— Повезло, — пожала я плечами.
— Здоровый подход. Но рожать с таким количеством рубцов будет непросто. Сразу предупреждаю, не исключаю, что растяжимость тканей нарушена, и вас придется иссекать.
— Мне вас рекомендовали как человека, способного своевременно принять нужное решение, — ответила я, — доктор, вы еще будете смотреть или щупать? Если да, давайте займемся делом, что меня без толку проветривать?
— И смотреть, и щупать. Ээ, сеньора, вы не будете возражать, если я как-нибудь, ближе к вашему сроку, приду с коллегой? Вы очень непростой случай, не хотелось бы ошибиться.
— Это прямо актуально?
— К сожалению, да, — сказал доктор Исайя Гершвин, — нам всем придется очень внимательно следить и очень хорошо поработать, чтобы ваш малыш родился благополучно.
Хороший доктор. Он не ошибся.
Последняя сказка
Дыхание перехватило, когда он ударил меня раскрытой рукой по уху. Голова мотнулась по подушке.
— Хватит уже скулить, сучка, лежи молча.
Он отвернулся, с четверенек опустился на колени, дернул меня за колено, засунул в меня твердую прямую ладонь и пошурудил внутри.
— Сухая, как вчерашняя бутылка, — с омерзением сказал он.
Как больно.
Как больно.
Альварес вытащил руку, сжал в кулак и с размаху стукнул по животу.
— Чертова дура.
Он вздохнул, приподнялся, сел мне на грудь, оперся локтями о колени и начал прикуривать неизвестно откуда взявшуюся папироску. Мелькнул красный огонек.
— Не ерзай, мешаешь, — прошипел он, хотя я вроде бы и не шевелилась. Даже и не пыталась. Куда там.
Было очень темно. Мой муж курил и ждал. Я тоже ждала. Когда-нибудь же мне уже перестанет хотеться вдохнуть и это все кончится. Скорей бы уж.
— Так никуда не годится, — прошелестел кто-то рядом. Я с трудом разлепила глаза и увидела дедушку Ако. Он хмурился. Потом отошел на шажок, вздохнул, потер руки и потянул их в мою сторону. Сам он при этом словно отодвигался, а руки, приближаясь, росли и искажались. Старческие костлявые кисти взбухали, обрастали суставами в странных местах, ногти превратились даже не в когти, а в плоские железные зубья, и двумя лапами размером с ковши шагающего экскаватора дедушка Ако схватил моего мужа. Тот не издал ни звука, только огонь его папироски стал сильнее и закоптил. Руки дедушки Ако сжались в общую горсть, раздался мокрый хруст, хлюпанье, дым клочьями цедился между железными пальцами. Старик потянул руки на себя, вместе с тем, что было в них зажато, руки уменьшались, уменьшались и уже обычную, человеческую руку дедушка Ако поднес ко рту, запихнул все, что было в горсти, и принялся с усилием пережевывать. Звук был другой — как с размаху наступить на большого кузнечика. Старик сглотнул, поморщился и аккуратно вытер уголки рта краешком рукава.
— Теперь спи, — сказал он, — еще приду, позже.