Серебряный остров - страница 21

— Вот это мысль! — обрадовался Цырен. — Смелая гипотеза! Сбегай домой, принеси веревку — и мы спасены. Да не забудь заодно лодку пригнать.

Рудик не поддержал шутки.

— Нет, братцы; все-таки придется нам здесь еще раз побывать. Вы как хотите, а я точно вернусь. Не пропадать же картинкам!

— И как ты думаешь сюда забраться?

— Очень просто. Надо сообщить ученым. Вдруг мы тут какое-нибудь важное открытие сделали? Они заинтересуются, снарядят экспедицию. Тогда и мы попросимся как первооткрыватели.

— Тоже смелая гипотеза, — Уже нехотя поддразнил Цырен. — Только поскорее сообщи ученым, пускай снаряжают свою экспедицию да снимают нас отсюда, пока не поздно. Пока мы тут копыта не откинули как первооткрыватели.

Было решено прикончить НЗ. Вместе с крошкой хлеба пожевали травы, хвойных иголок, но легче не стало. Раздразненные желудки прямо-таки «волками выли», прося еды. Усталые и разбитые, ребята завалились спать.

А Санька долго не мог уснуть. Думал о первобытных людях, когда-то населявших пещеру, о том, как они жили, — и вдруг сообразил. «Вообще-то, они были неплохо приспособлены к жизни. Если уж тратили силы на рисунки, значит, не голодали. Я бы сейчас даже свое имя не смог высечь».

Тут ему вспомнилось жизненное правило Рудика.

Он заставил себя подняться, выбрал пару обломанных наконечников, взял топорик, уже изрядно пострадавший от разных хозяйственных работ (другой топорик, лучше сохранившийся, робинзоны берегли), поплевал на руки и на самой светлой стене пещеры принялся выбивать первую букву. Сначала дело двигалось туго, два раза топорик ударил по пальцу, а потом пошло — и уже через час, отступив, Санька с гордостью прочел:

ПЕЩЕРА ТРЕХ РОБИНЗОНОВ

Линии букв получились не такими четкими и глубокими, как на рисунках первобытных, но не беда — лет на тысячу хватит. Он хотел было продолжить, но силы уже иссякли.

Наверное, таким же беспомощным и вялым чувствовал себя его дед Данила Федотыч, когда на дальней охоте зашиб спину. Ушел за перевал на двадцать дней, а в двух часах пути до зимовьюшки упал с небольшого уступа, «хребтина хрустнула» — и ноги отнялись. Чуть не сутки полз, подтягивался и перекатывался по снегу дед Данила, лишь бы укрыться в заветренном распадочке. А потом один на один с тайгой, недвижный и почти без еды двадцать дней держался. Спасибо Черному — как умел, Помогал верный пес. То рябчика скрадет, то хворостину подтащит, теплым боком согреет и, хвостом повилявши, бодрости придаст. Если б не он… Но все равно пришлось деду Даниле испытать свое терпение, до конца не терять надежды и веры в людей. Знал: рано или поздно придут. Значит, надо терпеть. Вот и ждал. В снег закапывался… Слабыми стариковскими зубами рвал горячее полусырое мясо рябчика вместе с перьями… Проваливался в забытьи, а приходя в себя, из последних сил раздувал гаснущий костер… Терпеливо уговаривал Черного бежать домой, за подмогой, да Черный не пожелал бросить хозяина. И только на двадцать вторые сутки нашли старика в сугробе, отощавшего, с помороженными ногами, без сознания, но живого. «Жив остался, потому как ждать талант имел», — признался он позднее Саньке.

Так что деду Даниле пришлось куда труднее, чем им сейчас. Он был один, а их трое, целый коллектив. Тогда была зима, а сейчас лето. И он был больной, а они все здоровые. Да и найдется еще что пожевать, чтобы обмануть голод, вон, медведи по весне одной травой питаются, а ничего, жиреют…

Однако все более или менее приличные травинки на уступе, все зеленые сосновые иглы были подобраны и съедены, а голод еще настойчивее подсасывал желудки, еще нуднее напоминал о себе. Ребятам грезилась ушица в котелке над костром, вареная картошечка с постным маслом, отдающие чесноком розоватые ломтики сала на хлебной горбушке. И эти-то грезы мучили их, наверное, сильнее, чем сам голод.

Утром четвертого дня Санька почти закончил высекать свою надпись. Теперь, если еще кого-нибудь загонит сюда шторм, каждый поймет, что пещера обитаема. На стене красовалось:

ПЕЩЕРА ТРЕХ РОБИНЗОНОВ ЦЫРЕН БУЛУНОВ РУДОЛЬФ ПИЛЬМАН АЛЕКСАНДР МЕДВЕДЕВ

7 АВГУСТА 197…,