Сестренка батальона - страница 31

Потом они в речке постирали свои портянки и гимнастерки. Развесив их на кустарник, разморенные ощущением невесомости и чистоты, легли на траву. Дуся без умолку щебетала — о погоде, о бане, о своем майоре, о том, что из дому вторую неделю нет писем.

— Слушай, Наташка, ты его очень любила? — вдруг спросила она. — Знаешь, мой Соловей меня любит как сумасшедший. Даже плачет, если я с ним не разговариваю. А мне хоть бы что. Трын-трава.

— А как же?..

— А вот так же. Один влюбился, противный такой, напился, решил меня убить и застрелиться. Без тебя, говорит, мне не жить, но и ты без меня не живи. А мне очень надо помирать из-за него! Этими влюбленными психами хоть пруд пруди. Но и отбиваться сил нету. Да и не умею я отбиваться от мужиков. Ну, вот и решила: пусть будет у меня и защита и нападение. Соловьев хороший, конечно. Только тряпка он. Когда война кончится, я жить с ним не буду. Честное слово.

Дуся пышногрудая, пышноволосая. В карих, влажно блестящих глазах прыгают озорные чертенята, в уголках капризно очерченных губ горделивая усмешка: что, мол, недурна я?.. Дуся умела и пококетничать. Может, поэтому каждый в штабе считал, что она влюблена именно в него, потому что так на него смотрела и так ему улыбалась!

— Зачем же ты ему голову тогда морочишь? — возмутилась Наташа.

— А кому еще морочить-то? Начхим — парень по всем статьям, но изо рта табачищем разит. Заярный трубку курит, как старик, а шейка у него то-оненькая. У военврача Иринеева губы рыхлые и мокрые. А у начфина потные руки.

— Дуська, да ты...

— А что? Думаешь, это приятно — мокрые губы? Ты небось и не целовалась в жизни ни с кем, кроме своего Румянцева?

— Ой, Дуська, ты... просто ты...

— Я просто веселая, — подсказала Дуся, — а не классная дама.

Вытащив из кармана юбки круглое зеркальце и глядясь в него, она запела:

— Карамболина, карамболетто, та-ля-ля-ля-ля... Вот это, я понимаю, — любовь! «Я все отдам, чтоб только ты была моя!»

Из-за леса как-то очень неожиданно вынырнули самолеты.

— Наши самолеты в небе синем, — пропела Дуся.

Наташа глядела в их сторону тревожно. Ей казалось, что самолеты немецкие. Но тогда, как они могли очутиться здесь?.. Вдруг от первого отделилась бомба, другая, они посыпались с противным воем. Одна рванулась неподалеку, ухнула. Обхватив голову руками, Наташа ткнулась лицом в землю. Дуся прижалась горячей грудью к ее спине.

Отбомбившись, самолеты улетели, а Дуся все лежала, примолкшая, тихая.

Испуганная Наташа высвободилась осторожно, несмело повернула голову. По белой с круглым вырезом Дусиной рубашке расплывалось ярко-красное пятно. Бил в глаза солнечный лучик, отраженный выпавшим из Дусиных рук зеркальцем...

Путаясь в рукавах, Наташа торопливо натянула на себя мокрую гимнастерку. Не отрывая от Дусиного лица глаз, сунула в сапоги босые ноги, неизвестно зачем попросила банно-прачечников:

— Ребята, вы тут посмотрите, я сбегаю за майором...

В штабе бригады не было ни души.

— Боже мой, что же делать? Там у речки Дусю Шумовую убило. Принесите ее, — сказала она писарю, — прошу вас. И Соловьева поищите. А мне надо в батальон. Ведь лес бомбили.

Лес был неузнаваем. Воронки, воронки... Срезанные осколками ветки, корни вывороченных взрывом деревьев...

Солдаты, поднимаясь, отряхивали с себя землю, торопились к «тридцатьчетверкам».

— Раненых нету? Раненых нету? — спрашивала запыхавшаяся от бега Наташа.

— Ой, сестренка, сюда!

Туда уже шли фельдшер Корин с санитарной сумкой в руках, Клюкин, Садовский, Елкин.

Раненых было трое: два сержанта и лейтенант Быстревич. Прижавшись спиной к катку танка, Быстревич ладонью зажимал руку повыше локтя, испуганно взглядывал на срезанные деревья, на вырванные с корнями пни.

— В медсанвзвод? — спросила Наташа, перевязав его.

— Н-не знаю. — Он тронул руку, подвешенную на бинте: — Это... ничего?

— Пустяк. Можете остаться в батальоне.

Один за другим прибежали Пастухов, Ежиков, Лимаренко, докладывали комбату о положении в своих ротах: убитых нет. Тяжелораненые отправлены в медсанвзвод. Пятеро получили легкие раны. Танки, рассредоточенные по всему лесу, целы. У двух пробило бачки с горючим, но пожар не возник — успели забросать песком.