Сестренка батальона - страница 33

— Пойдем, Юрка! Скорее!

С этого дня все изменилось. Наташа постоянно думала о Юрке, о том, что он придет и его надо угостить чем-нибудь вкусным, что-нибудь рассказать, сходить с ним на речку или за ежевикой.

Как-то она нашла среди своих вещей белую шелковую блузку, которую давненько купила в военторге. Взяв блузку, Наташа побежала в окруженное пирамидальными тополями село.

Трава в лесу уже пожухла, желтизна тронула деревья. Но дни еще стояли теплые, солнечные и тихие, какие бывают только осенью.

— Что пани хочет? — спросила полячка, разглядывая крохотные, в иголку, складочки на рукавах.

— Чего-нибудь домашнего.

— Сало? Яйца? Сметана?

От сала Наташа отказалась. Взяла четыре яйца, поллитровую банку сметаны да кулек сушеных фруктов.

Юрка ожидал Наташу в землянке первой роты, где у окна плащ-палаткой был отгорожен для нее угол. Лежа рядом с дневальным Братухиным на земляных, покрытых соломой и плащ-палатками нарах, он хохотал, задирая ноги.

— Нет, ты отгадай, отгадай, что это? — требовал Федя. — Вникай: и стучиха, и бренчиха, и четыре шумитихи, и хохол, и махор, и змея с хохолком.

— Знаю! Мне дядя Клим загадывал. Это лошадь с телегой.

— Ага. А вот еще: комовато, ноздревато, и губато, и горбато, и кисло, и пресно...

— Комовато, ноздревато? Грязь! Нет, известка! Она когда засохнет, то всегда комовато, ноздревато.

— Думай, думай. Ты три раза на день получаешь это «комовато, ноздревато, и горбато, и губато».

— Если губато, то — лошадь, а горбато — то верблюд...

— А кисло и пресно — тоже лошадь или верблюд?.. Хлеб! Хлебушко — калачу дедушка. Усвоил?

Наташа разложила на столе гостинцы.

— А что я тебе, Юрка, принесла! — Она тут же заставила его выпить два яйца. — Ты совсем худущий! — Отсыпала в пригоршню сушеных яблок и вишен. — Ешь!

Разглядывая в ящике на окне — санчасть все еще была недостроена — коробки и склянки с лекарствами, Юрка говорил:

— Йод я знаю. А вот ас-п-пи-р-и-н — аспирин — для чего? А сы-ты-ры-е-стре-п-то-ци-д, — читал он по буквам, — для чего?

Увлеченные, они не заметили, как в землянке появился замполит. Наташа запоздало вскочила.

— Товарищ гвардии майор, дневальный... — начал Братухин.

— Вольно, вольно. — Клюкин сел за стол, снял фуражку. Наташа поднесла ему кулек.

— Там на дне вишни.

— Ну давай со дна достанем... А ты в школе учился? — спросил Клюкин Юрку.

— Не. Мне только бабушка буквы показывала.

— Ты бы учила его между делом, — посоветовал майор Наташе, подумав, что, чем больше у нее будет работы, тем скорее забудется горе. — Хочешь, Юрка, учиться?

— Хочу.

— Тогда завтра будет первый урок. Так, Наташа?

— Теть Наташа, а у нас будет взаправдашний урок? Как в школе? И писать будем? И считать? А сегодня можно начать?

Но горячность, с которой Юрка ждал занятий, скоро прошла. С удовольствием он только слушал стихи. Балладу про Леньку-артиллериста знал почти наизусть, и, когда они ходили к речке, он, с ожесточением обивая палкой мохнатые цветы осота, орал: «Вместе рубали белых шашками на скаку, вместе потом служили в артиллерийском полку!» По-настоящему его влекла лишь техника. Он с наслаждением вертелся у танков, просил разрешения что-то потрогать, что-то закрутить или просто нажать. Он мог уже водить автомашину и уверял, что, если бы разрешили, он, конечно, повел бы и танк.

Батальон выстроился на линейку. В верхушках деревьев шумел ветер. На посыпанную песком дорожку падали желтые листья. Красными точками рдели на кустах близ дороги ягоды шиповника.

— «За проявленные мужество и отвагу, за умелое руководство боевыми действиями вверенного воинского подразделения, — читал Моршаков, — присвоить звание Героя Советского Союза с вручением ордена Ленина и медали «Золотая Звезда»... майору Румянцеву Виктору Ксенофонтовичу...

Наташа подалась вперед. Ей вдруг показалось, что сейчас перед строем появится Виктор, чеканным голосом ответит: «Служу Советскому Союзу!»

— ...посмертно», — помолчав, глухо добавил Моршаков.

— Сержант Крамова! — Наташу кто-то тронул за плечо. — Командир бригады вызывает. Срочно. Иди-иди потихонечку.