Сестренка батальона - страница 34

Это был Арутюнян. В штабе, куда он привел Наташу, находились командир бригады полковник Денисов, Дусин майор, как по-прежнему все называли Соловьева, и старший лейтенант Заярный.

— Не успел, товарищ полковник, — понизив голос до шепота, виновато доложил Арутюнян.

Денисов — высокий, полный, с голубыми глазами и жиденькими пепельными волосами, зачесанными с висков на темя, — расхаживал по землянке, заложив руки за спину. Проходя мимо Соловьева, лицо которого почернело, а глаза запали, точно утонули, полковник смотрел на него с состраданием, вздыхал: что, мол, поделаешь, слаб человек...

За столом у окна печатал на машинке Заярный. Отыскивая нужную букву, он долго водил в воздухе пальцем, потом ударял по клавише и снова нацеливался.

— Видите? — спросил Денисов, кивая на Заярного. — Нужна машинистка. Я не хочу брать вас из батальона приказом. Смогли бы вы временно поработать?

— Я очень медленно печатаю. И с ошибками.

— Э, раз со мной начинают торговаться, я приказываю: ежедневно работать в штабе до обеда. Ясно? Все!

— Есть, работать до обеда. Разрешите идти?

Когда Наташа возвратилась, в батальоне царило оживление. Награждены были все участники боев за Львов и за операцию по взятию перекрестка дорог. Танкисты поздравляли друг друга, смеялись, шутили. У входа, около часового под грибком, собрался экипаж Ежикова.

— А вы заметили, товарищ старший лейтенант, что у Ивана Ивановича теперь грудь колесом? — с серьезным видом спрашивал Братухин. — Только мне непонятно, как это на одной и той же груди можно носить и ордена-медали и крест?

— Иван Иванович, у вас есть крест? — притворно удивился Ежиков, хотя давно знал об этом.

— А как же? Во! — Рожков сунул было руку за ворот гимнастерки радиста, но окончательно разозленный Иван Иванович с такой силой рванул ее, что от гимнастерки отлетели все пуговицы.

— Ну, чего вы мне нутро грызете, чего изголяетесь? Али я вам жизню поперек перешагнул?.. Ищи, леший, пуговки, — турнул он Рожкова. — Да чтоб все до единой!

— Опять ругаетесь, — сказала Наташа, подойдя.

— А, сестренка! С медалью тебя! — Братухин долго тряс ее руку.

— И меня наградили? — удивилась Наташа. Увидев, что на гимнастерке Братухина прибавился орден Славы II степени, Наташа воскликнула: — Да ты, Федя, теперь у нас кавалер!

— Ой, Наташа, я этого ордена как огня боюсь. Вот прицепят третью Славу, а потом — бац! — офицерское звание. Ну, посуди — какой из меня офицер? Нет, мне бы лучше «Звездочку» или медаль «За отвагу».

— Видали вы такого? Ему еще и награду подавай, какую захочет, — проворчал Иван Иванович. Уже остывший после ссоры, он довольно покручивал усы, косился на грудь, где рядом со Славой III степени висел у него орден Славы II степени.

— Фасонишь, а грудь-то нараспашку. На губу тебя надо посадить, — посмеивался Братухин.

— Я солдат дисциплинистый. Нету в мире той гауптвахты, на которой мне сидеть, — делая вид, что все еще сердится, отвечал Иван Иванович.

В штабной землянке, куда вошла Наташа, чтобы доложить о поручении комбрига, сидели комбат Елкин, майор Клюкин, старший лейтенант Вязников, капитан Садовский, писарь Прошин. Замполит раскрыл коробку с медалью «За боевые заслуги».

— Ты должна знать, Наташа, что эта медаль — высокая награда. После Львова, когда ты уже вынесла с поля боя девяносто шесть раненых, я потребовал от Румянцева представить тебя к ордену. А он сказал: «Я не хочу, чтобы кто-нибудь даже подумать мог, будто она получила награду из рук своего мужа». Он очень берег тебя от всяких возможных упреков. И когда согласился подписать наградной лист на медаль «За боевые заслуги», это означало, что он вынужден был признать в тебе мужественного и храброго солдата. Вручаю тебе медаль. Носи ее и гордись. Виктор Румянцев был образцом человека и образцом солдата. Он был Героем и останется им навечно. Вот это я и хотел сказать. Одной тебе. Не перед строем...

Художественная самодеятельность была только в первом батальоне. Майор Клюкин гордился ею больше, чем кто-либо. Он был ее создателем. Отметив хитроватый юмор Лимаренко, злой сарказм в суждениях Вязникова, он, соответственно их характеру, подобрал стихи, басни, а потом долго уговаривал и того и другого прочитать их хоть в одном концерте.