Сестренка батальона - страница 45

Замполит и комбат все вечера проводили теперь в солдатских землянках. Майора Клюкина беспокоило, что не все новички имели отличные знания по боевой подготовке. А во время боя даже самое пустяковое незнание, неуверенность, с которой солдат действует, или просто медлительность стоят подчас жизни.

— Хочу я рассказать вам одну историю, — начал он. Никто из танкистов не подозревал, что, рассказывая о боях, майор преследует одну цель: передать пополнению сложившийся в ходе войны опыт ведения танковых боев.

— Вот дымовая шашка... пустяк ведь, правда? Только разве на марше, когда самолеты налетят, зажгут ее, чтобы прикрыть колонну. Да... И был у нас, друзья, механик-водитель Коля Летников...

— Он сейчас в госпитале на Урале, — вставил Иван Иванович.

— Так вот, однажды снарядом разорвало гусеницу танка Летникова. В общем-то не страшно: замени пару разбитых траков и натяни гусеницу снова. Но ведь сделать это надо в бою, под огнем. Остановить машину? Немцы ее сразу подобьют. К тому же лейтенант, командир танка, тяжело ранен... «Ну, пришел наш смертный час», — решил экипаж. А Летников зажег шашку, швырнул ее из люка, следом сам вывалился. И давай гусеницу чинить. «Ты с ума сошел!» — кричит башнер. «Бежать надо подальше от танка!» — говорит радист. А Коля успокаивает их: «Не дрейфь, ребята. Немцы думают, нам капут, горит машина. А мы вот калошу наденем — и в бой». Так всем экипажем быстренько устранили неисправность — и вперед.

— Вот тебе и шашка дымовая, — протянул Рожков.

— А Братухин не рассказывал вам, — спросил Клюкин, — как он деревню освободил? Здорово у него это вышло... Тормоза отказали, и несется он с холма прямо на немцев. Ну, думаем, пропал. Тут уж всякий растеряется. А Федя включил пятую передачу и как пошел носиться по селу — из переулка в переулок. Так и захватил село. А в селе — восемнадцать бронетранспортеров, пять противотанковых пушек, десятка два пулеметов...

— Это правда, правда? — шепотом спрашивал у Братухина Рожков. — Ты один взял село?

— Во-первых, не я один, а целый экипаж. А во-вторых, майор говорит, что у меня мгновенная реакция на факт, — ответил Федя. — Значит, это не я взял деревню, а моя реакция...

Замполит ушел, а в землянке долго еще продолжался начатый им разговор: растревоженные воспоминаниями, бывалые, перебивая друг друга, рассказывали, рассказывали, рассказывали...

Друзья ветераны, офицеры всех трех батальонов, собрались в штабной землянке второго батальона. Организатор вечера старший лейтенант Заярный поднялся с некрашеной табуретки, торжественно держа в руке жестяную кружку.

— Прошу встать! Итак, друзья, наш корпус провоевал год. В этот год не входят стоянки на формированиях, речь идет только о боях. Мы много прошли. И шли мы не по гражданским мирным дорогам, где самое страшное натереть мозоль. Мы шли с боями, как подобает солдатам. Свидетельство тому — ордена на знамени корпуса, ордена и нашивки у нас на гимнастерках. Мы начали бои уральцами-добровольцами. Теперь мы еще и гвардейцы, а корпус наш носит название Львовского. Враги прозвали нас «черными дьяволами». Выпьем за «черных дьяволов»!

— Да здравствуют «черные дьяволы»!

Они стояли боком — тесно, плечом к плечу: Заярный, Вязников, Пастухов, Валя Ежиков, боевые офицеры других батальонов, те немногие, кто остался в живых.

Колебалось пламя коптилок, огромные черные тени шарахались по стенам, по потолку.

— Мы как заговорщики, — засмеялась Наташа.

— «Подымем бокалы, содвинем их разом!» — продекламировал Вязников.

Выпив, ковыряли вилками холодные консервы. Вспоминали бои. Майор Соловьев, сразу захмелевший, через стол тянулся к Пастухову.

— Давай поговорим! — лицо его морщилось, губы кривились, дрожали в слезной улыбке. Неожидаемая здесь, на этом тихом плацдарме, смерть Дуси Шумовой сделала майора слабым и жалким. И его жалели. И удивлялись: как любил-то!

— Ну, давай поговорим, а! — все просил он Пастухова.

— Иди сюда, садись рядом, — сказал Пастухов.

Соловьев пересел с готовностью и замолчал. Так они и сидели весь вечер — маленький островок тишины, захлестываемый шумной разноголосицей, звяканьем кружек и стуком вилок о тарелки.