Сестренка батальона - страница 48

Вот и сейчас, стоя позади танков и неторопливо покуривая, он чувствовал, как на смену волнению последних перед боем минут приходит ровная, спокойная сила.

Садовский, Вязников, Клюкин нетерпеливо поглядывали на него. «Может, пора?» — подумал он. Глянул на светящиеся стрелки наручных часов: еще шесть с половиной минут!

Майор Клюкин уже начал нервничать. Сразу после огня «катюш» и орудий, не теряя ни секунды, не давая немцам опомниться, танки должны ринуться в атаку. А комбат все стоит, посасывая папироску, лениво перебрасывая ее из одного угла рта в другой. «Тебе в танк пора!» — хочет крикнуть Клюкин. Он даже отвернул обшлаг шинели, чтобы, глядя на часы, дать понять комбату: время, время...

В эту минуту комбат бросил под ноги окурок, неторопливо растер его носком сапога.

— Наконец-то, — облегченно вздохнул и Вязников, пожимая вслед за майором руку комбата. — Ну, ни пуха!..

Елкин, не ответив, отправился к танку, на башне которого, как прежде на машине Румянцева, обведенная белым кружком трепетала в отблесках последних зарниц огромная цифра «100».

Наташа, в ватных брюках, ушанке и телогрейке, с толстой санитарной сумкой через плечо, ходила позади танков, Вдруг кто-то налетел на нее, закричал в ухо:

— А что говорил Сима Купавин? Сегодня по старому стилю Новый год. А кто сказал, что начнем наступать в ночь под Новый год?

— Почему ты не в танке? Сейчас в атаку пойдем! — крикнула Наташа, придерживая руками ушанку на голове. Голос Наташи потонул в орудийном грохоте.

— Хо! Этот огонек — на пятнадцать минут! — восторженно орал Купавин. — Дела у немцев пахнут керосином!

Наташа влезла на танк Ежикова, башню которого уже облепили автоматчики. Чувствуя себя здесь хозяйкой, она протиснулась к люку и, заглянув внутрь, пожаловалась весело:

— Братцы, меня совсем оглушило. Такой артподготовки сроду не видывала и не слыхивала!

— А ты, дочка, что, на нашем танке? — Иван Иванович даже выдвинулся со своего места в отсек башнера и испуганно вытянул шею.

— Или не рады?

— Да как тебе сказать... — он замялся. Не оборачиваясь, прокричал будто самому себе: — Примета худая, когда женский персонал на танке ездиит!

— Ну кто это вам такую чушь наплел? — строго спросил Ежиков. У Братухина негодующе заходили ноздри.

— «Ездиит»... — передразнил он Ивана Ивановича. — Да разве она «езди-ит»? Она воюет. Ей даже еще труднее и страшнее. Ты-то вот сталью со всех сторон прикрытый, а она там, снаружи. «Е-е-здиит»... Учти, старик, мы тебя взяли в экипаж по твоей личной убедительной просьбе. Однако ты нам можешь надоесть. Усвоено?

Артподготовка кончилась, только слышались дальние разрывы, да земля под днищем машины еще мелко вздрагивала. И сразу, почти одновременно, взревели моторы, лязгнули гусеницы, сжалась, застонала под их неистовой скоростью земля. Танки рванулись вперед и, миновав холодную густую темноту, влетели в горящее село. От зарева пожаров, от жадной, всепожирающей игры огня, от треска рушащихся стропил и балок десанту на броне стало тревожно и жутко.

За время войны Наташа видела немало горящих домов на воронежской, орловской, брянской, украинской земле, но привыкнуть не могла — ее всегда охватывала жуть перед огненной стихией, и потом долго скребла сердце тревога за судьбу оставшихся без крова людей.

С ходу пройдя село, танки снова нырнули в темноту, которую клинками полосовали огненные вспышки. От шелестящего свиста снарядов десантники невольно вжимали голову в плечи. Но снаряд пролетал, чувство страха отступало, подавлялось ликованием оттого, что ты жив и несешься в этом огненном пекле так стремительно, так неистово, что, кажется, ни смерть, ни огонь не успеют тебя настигнуть. Но вот снова свистит снаряд, и голова против воли вжимается в плечи...

Наташа чувствовала чью-то горячую спину, чьи-то колени, упершиеся ей в ногу, тревожное дыхание людей и горячее дыхание танка, его броски через окопы и кюветы. Так же с ходу батальон ворвался в другое село. На противоположной окраине его, прикрывая отход своих частей, еще стояли «тигры». Их яростный огонь замедлил наступление.