Северные рассказы - страница 33
Мы согласились — Бишка так Бишка, эдак даже лучше. По крайней мере никаких претензий. К тому же неизвестно, что еще получится из этого белого живого комочка.
Бишка рос незаметно и мало чем отличался от остальных щенков. Не было у него ни особых талантов, ни сообразительности и особых шкод. так отличающих всегда даровитых собак. Правда, каюр Мечевтъич, взяв однажды Бишку на руки и проделав с ним ряд таинственных манипуляций, авторитетно заявил:
— Первый медвежатник будет! Все признаки налицо и еще несколько совершенно особых!
Какие это были признаки, да еще «совершенно особые» — так и осталось для нас тайной…
Мы с больший интересом смотрели на обследование» которому подвергался Бишка.
Но ни заглядывание в самую глубину пасти чуть ли не до утробы щенка, ни плеванье в рот, что с особым шиком старого помора выполнял Мелентьич, ни дутье в черную влажную пуговку носа, ни тем более эксперимент ползания щенка по табуретке (упадет или не упадет) — нам абсолютно ничего не говорили. Однако заявление Мелентьича было молча принято к сведению» и с тех пор на Бишку смотрели с уважением и надеждой, как на будущего оплота всех медвежьих охот.
Прошла короткая полярная осень, а за ней зима и ночь. Пурги отсвистали свое положенное время, навалив у домов сугробы твердого как лед снега.
В марте солнце осветило зимовку. Люди встретили появление солнца салютом из ружей, собаки отметили его радостным лаем. Правда, прозаики и пессимисты уверяли, что лай относился не к солнцу, а только к стрельбе, но коль скоро стрельба относилась к появлению солнца, другая, более романтическая часть зимовщиков сочла возможным связать все эти явления в одну радостную и шумную картину.
В многоголосом хоре собачьего лая появился вдруг молодой, срывающийся, но солидный басок. Все обратили внимание на его обладателя.
Среди собак выделялся статный белый пес с острыми стоячими ушами и пушистым хвостом. Широкая грудь и крепкие недлинные лапы говорили о силе и выносливости. Черные глаза отражали ум и отвагу.
За осень и зиму Бишка превратился из кутенка в красивого пса. Мы решили на первой же медвежьей охоте испытать его способности.
— Бишка! — крикнул Мелентьич.
Мгновенный поворот настороженной головы. Уши прижимаются, и Бишка, стремительно бросившись к но гам хозяина, начинает выполнять какой-то дикий, восторженный танец — топчется на месте, прыгает и виляет не только хвостом, но и всей задней половиной туловища, стремясь, кажется, сломаться пополам.
Вдруг резкий бросок в сторону, и вот он стоит настороженный, опустив хвост и чутко нюхая воздух, устремив уши и глаза — в сторону бухты.
В этот день, день восхода солнца после четырехмесячной полярной ночи, Бишка родился для нас второй раз, и с этого дня началась его полная приключений жизнь.
Однажды утром, когда стали длиннее дни и морозный воздух, пронизываемый солнечными лучами, искрился ледяными иглами, а на ледниках серебрились купола и лиловели впадины, каюр вышел из дому, держа в руках деревянную чурку с привязанной к ней собачьей шлейкой. Этот инструмент предназначался для Бишки.
У поморов принято приучать собаку к упряжке этим инквизиторским способом. Собака должна несколько дней всюду волочить за собой такую чурку, постепенно привыкая к лямке. Для живой, подвижной собаки такая «волокуша» является большим испытанием.
Бишка только один раз позволил надеть на себя шлейку с чуркой и, очень быстро избавившись от нее каким-то хитроумным способом, больше не давал себя провести. Все ухищрения Мелентьича не приводили ни к чему. Пес, казалось, знал все замыслы каюра; стойле ему появиться на улице даже без злополучной чурки а только с намерением поймать Бишку и запрячь его как тот, с подозрением вглядевшись в своего хозяина я понюхав воздух, низко опускал хвост и, нагнув голову с прижатыми ушами, ленивой рысцой убегал в глубь берега, где, спрятавшись за обломками базальта наблюдал за тем, что происходило около домов зимовки.
Так он мог лежать целыми часами, не проявляя признаков жизни и даже не реагируя на инсценировку кормежки собак, которую устраивали специально для него. Каким-то особым чутьем он умел угадывать окончание поползновений на его свободу и, спокойно появившись среди собак, начинал жестокую расправу со сверстниками. От его трепки собачья весенняя линяющая шерсть летала по воздуху разномастными хлопьями.