Шатровы - страница 67
И, прокричав это, солдат с черной повязкой на глазу взял Семена Кондратьича, оторвал от земли и швырнул прямо в воду. Ахнули. К счастью, тот умел плавать. Вот вспучилась над головою вода. А вот и сама голова вынырнула, с мокрыми, свисшими на лицо волосами. Показался захлебывающийся, орущий, перекошенный ужасом рот. Гребнули руки.
Шатров крикнул солдату:
— Что ты делаешь, мерзавец?!
И на остальных:
— А вы что смотрите?
Кто-то из толпы, при общем явном одобрении, ответил:
— Ничего. Выплывет: близ воды житель. Ишь как быстро плывет!
Но опытным глазом своим Шатров с чувством ужаса успел определить, что не плывет он, а уносит человека, уносит неодолимо, быстриной водосвала.
И тот понял. Истошным голосом заорал:
— Тону!.. Спаси-и-те!
Но какая же сила могла теперь спасти его! Человека несло, как щепку. Вот он уже на перегибе воды, на уклоне водосвала! Еще одно-два мгновения — и его, несчастного, низринет, швырнет вниз с многометровой высоты в белую бурю, в чудовищную кипень водобоя!
Шатров схватил оставленную Костей длинную тычку — водомерный шест, вступил с ним в воду по самый пояс и, держась левой рукой за какую-то корягу, выстоявшую из плотины, далеко выметнул тонущему водомерную жердь, крепко удерживая ее в правой руке:
— Держись!..
Утопающий понял. И, когда его проносило мимо конца жердины, успел ухватиться за нее.
Шатров еле удержался — так силен был рывок. Он чувствовал, что ноги его скользят, скользят вглубь, дно оплывает под сапогами… Еще немного и его самого увлекло бы в пучину водосвала.
В это время двое помольцев кинулись к Шатрову и ухватили его за рубаху.
Спасены были оба.
Посинелый от страха Кондратьич, перебираясь по шесту, вылез на плотину. Он стоял, обтекая водою, отфыркивался и трясся мелкой дрожью, так, что слышно было, как чакают у него зубы.
Только теперь понял он, что Шатров спас его от неминуемой смерти:
— Арсений Тихонович! Ввек не забуду! Арсений Тихонович!
И наклонился поцеловать руку. Шатров быстро ее отдернул:
— Ну, ну, ещё что?!
Затем, дав ему немного отдышаться, спросил негромко:
— С чего это вы? Что у вас с ним произошло?
Солдата с черной повязкой на глазу уже не было в толпе.
— Сейчас расскажу, сейчас все расскажу, Арсений Тихонович!
Посинелые губы его дрожали, он еще плохо выговаривал слова:
— Все как на духу. Ничего не скрою. Только давайте отойдемте малость от народу.
Они отошли. Никто не посмел последовать за ними. Однако толпа не расходилась.
Кондратьич начал рассказывать. И впрямь: он ничего не скрыл. Не утаил даже, что-таки «сводил на мешки» молоденькую солдатку:
— Был грех, Арсений Тихонович…
— Так, так… Дальше?
Кондратьич еще больше понизил голос и, ободренный вниманием хозяина, продолжал доверительным шепотом:
— Так что, Арсений Тихонович, с солдатками нынче… отбою нет: сами ложатся!
— Ну, ну?
— А тут как раз ее одноглазый дьявол явился… муженек… Ему шепнул кто-то — он и давай ко мне прискребаться. Дальше — больше, схватил меня за душу… Ну, а что потом было, вы сами видели. Когда бы не ваша рука утонул бы!
Внезапно налился злобой, погрозил куда-то в сторону толпы кулаком:
— Ну да ладно: я ему, одноглазому дьяволу, попомню!
И вдруг дернулся мордой от неожиданного шатровского удара по щеке… Хапнул воздух. Заслонился.
— Что вы, что вы, Арсений Тихонович?! Обумитесь!
Но еще и еще удар. Кондратьич зашатался.
Шатров, перестав его бить, кричал вне себя:
— Ах ты, гад! Мерзавец! Над солдатскими женами вздумал глумиться? Очередью их покупать? Вон отсюда, поганец! Сегодня же чтобы ноги твоей не было на мельнице! Придешь в контору за расчетом!
И круто повернулся и зашагал вдоль плотины, но только не к дому, а в поле, на ту сторону реки.
Кровь гнева пошатывала его.
А в толпе помольцев шел торжествующий говор:
— Ох, ловко же он ему плеснул!
— Да-а, только-только что на ногах выстоял наш Кондратьич!
— А так ему и надо, проклятому! Што ведь надумал! Ну, как же: господин крупчатный мастер!
— Ишь харю-то наел — краснехонька: хоть онучи на ней суши!
Кондратьич, опамятовшись, с неутолимою злобою глянул вслед удалявшемуся Шатрову:
— Ну, погоди, дождусь и я своего часу: будешь ты передо мной лбом об половицу стучать!