Шерлок Холмс и страшная комната. Неизвестная рукопись доктора Ватсона - страница 59

— Да, она встревожена, Ватсон, очень чем-то встревожена и боится себя выдать, отсюда эта осмотрительность в разговоре и маска «неподдельного дружелюбия», а ей, похоже, плакать хочется. Кухарка же человек стеснительный, даже диковатый, оттого смеется некстати, напускает на себя ей несвойственное, вот и кажется, будто она что-то скрывает, а скрывает она только то, что не привыкла к чужим. К тому же в плите у нее что-то «сидело», отсюда раздвоенность мыслей, суетливость и ответы невпопад. Хотя… кто ее знает? Все это лишь беглые впечатления. Ну а мужчины, какое они произвели на вас впечатление?

Я опять сверился с записями:

— Ну, что сказать? Лорд меня просто очаровал, прекрасный старик, несмотря на свой маскарад и эти зеленые очки. Подлинный аристократ. Слуга его, Фил, прямо скажем, никакой. Его и описать-то не опишешь. Бесцветная какая-то личность. Вот братец его, Пит — конюх, другое дело, молодец армейского образца, немножко угрюм и грубоват с виду, но это, похоже, у них в роду, в остальном же оставляет весьма приятное впечатление. Ну, а камердинер — это, я вам доложу, прямо бриллиант чистой воды. Я непременно выведу его в своих записках как образец всех достоинств. Хотя…

— Что хотя? — насторожился Холмс.

— Ну, это так… мимолетное впечатление…

— Интересно!

— Думаю, если бы такому человеку пришлось хранить тайну, он хранил бы ее не хуже какого-нибудь самурая.

— Почему вы так думаете, Ватсон?

— Сам не знаю. Есть в этом человеке какая-то загадка. Кстати, и учитель наш тоже меня поразил. Пока я рассматривал его по эту сторону баррикад, я многому просто не придавал значения, а теперь, когда понадобилось всех уравнять в подозрении, кое-что и в нем меня заинтересовало.

— Что именно?

— Ну, хотя бы его манера появляться в самый неожиданный момент. У нас-то он соловьем разливался, наболтал с три короба, был как-то уж слишком рассеян, а тут глазами стреляет, что сокол ловчий… Думаю, Холмс, он гораздо более себе на уме, чем нам всем представляется. Что же касается Фредди, мальчик очень мил и безусловно с большими задатками, очень развитой для своих лет, довольно своенравный, и интересы у него, прямо сказать, не детские, но судить о нем я бы не взялся. О детях вообще судить трудно, много в них случайного и обманчивого, можно очень ошибиться в характеристике. Хотя, похоже, я и со взрослыми ошибся и не больно-то вам помог.

— Говоря по правде, Ватсон, многого я и не ждал, но помочь вы мне все-таки помогли, и даже очень.

— Чем же?

— Ну, во-первых, характеристики ваши отнюдь не лишены интереса. Вы весьма наблюдательны, друг мой, этого не отнимешь. А во-вторых, вы разбередили улей, вы так пристально всех рассматривали, что они, вольно или невольно, скрытничая с вами, откровенничали со мной больше, чем сами того хотели, просто из неосознанного желания оправдаться. Вы их спровоцировали на откровенность со мной. Переполненные страхом и подозрениями, они просто не были готовы держать оборону. Нет, вы, несомненно, мне помогли став как бы ускорителем процесса, эдаким катализатором. Они, зная обо мне из ваших остроумных книжек, ждали, конечно, каверзных вопросов, тонких подвохов и непременных орлиных взглядов, а я, сделав вид, что путешествую для собственного удовольствия, не задал им, заметьте, ни одного вопроса, наоборот, был сдержан и приветлив. С женщинами поболтал о французских рецептах, с камердинером — о рыбалке и выпивке, с тихим Филом — о старых временах и его любимых розах. Кухарка Мэгги вышла на меня поглазеть, даже не маскируя своего наивного любопытства и некоторой враждебности к заезжей знаменитости, а я признался ей, что с детства люблю запах только что сваренного яблочного компота, чем сразу привел ее в умиление. В общем, я их успокоил на свой счет. Таковы мои методы, Ватсон. Никакого давления, никакого разнюхивания. А между тем узнал я все, что хотел, и, смею думать, даже больше. Я почувствовал атмосферу этого дома. То, что, сидя на Бейкер-стрит, одним умом смоделировать невозможно. Атмосферу размеренной и беспечальной жизни, без внутренних конфликтов. Стало быть, конфликт, поразивший обитателей Фатрифорта, внешний и разрешился он убийством. А потом, этот тихий пруд снова затянулся ряской повседневности.