Швед - страница 11

Иной раз Ирих, услыхав шорох, круто обрывал игру, оглядывался кругом, а Ивга, как вспугнутая куропатка, стремглав неслась домой, и долго потом встречаясь с Юрком, загоралась густым румянцем.

Иногда Омелько с Юрком снаряжали воз и отправлялись по ярмаркам с разным «крамом»*. Ездили они и в Сумы, и в Ахтырку и в Лебедин.

Изворотливый запорожец действовал на все руки – распродав 2крам», закупал коней, гнал их на другую ярмарку, оттуда возвращался на третью с гуртом скота – то он раскидывал ятку с красным товаром, то устраивал походную кузницу – ковал коней, натягивал шины на панские рыдваны, наваривал шкворни на мужицкие возы.

Во время их отсутствия Ивга ходила молчаливой, бледнела и спадала с лица, да и сам Гнат скучал, и, сплёвывая табачную слюну, говорил – «где это наши хлопцы? пора бы им и домой».

Приезжая, и Омелько и Юрко всегда являлись не с пустыми руками. Гнат получал или сивую шапку или папушу* табаку или какой другой гостинец, а Ивге доставало или нарядное монисто, или кусок штофной узорчатой материи, а иногда и просто вызолоченный дукат – смотря по тому, как прошла ярмарка.

Ивга благодарила со вспыхнувшим лицом, прятала гостинцы в «скрыню»*, а Трепилец, похлопывая рукой подарок, приговаривал:

– Добрая штука – да только сухая,

– Размочим, тату, – весело озывался Омелько,

– У нас ещё есть кухоль горилки.

– Вот спасибо, что не забыли, а то на ярмарке, сынку, вам верно добрые были могорычи.

– Известно, тату. Люди ж говорят – баба не купит бича без могорыча, а козаки и подавно.

Так прошла и зима.

Дохнуло весенним теплом. По ярам зажурчали ручьи, балки наполнились снеговой водой. Река Мерло сломала лёд, вздулась, вышла из берегов и затопила поля, луга и низины,

– Хоть Днепру: в пору, – говорил Омелько, глядя, как мутные волны реки плескали и пенились грязно-бурой пеной.

На заводах тучами осели чайки, гуси, лебеди, утки.

В глубине бездонной синевы неба звонко перекликались журавли, мелькали чуть видные цапли, доносился соколиный клекот. Мерно шагал среди пашен задумчивый аист, стонали болота от лягушачьего «куми куми», посвистывали на полях овражки.

– Ну, го́ди*, – сказал Омелько, пряча люльку, пошептался с Юрком и оба исчезли, не. сказав ни слова Гнату. Через день однако явились в компании с какими-то черномазыми людьми.

– Не то цыгане – не то волохи, – рассматривал Гнат гостей.

На хуторе стало шумно. Пили за что-то могорычи, хлопали по рукам, о чём-то договаривались.

После весёлой попойки были снаряжены возы и Омелько с Юрком – помолясь перед образами и простившись со стариком – тронулись в путь.

Долго не являлись они, но наконец пришли.

Явились они не с простыми руками – за каждым возом шло привязанных несколько коней.

– Ну тату, – рассказывал Омелько, – ходили далеко за Дон – за то и коней на диво достали.

– Куда ж ты, Омелько, с коньми?

– В Харьков на ярмарок. Там войско, слышно, на турка собирают, может Бог и даст заработать.

– Так, так, сынку, кони добрые.

И все, выпив по чарке горилки, выходили смотреть на горбоносых, тонконогих жеребцов, сердито прядавших ушами.

Хотя до Харькова было и не так далеко, но Омелько и Юрко ехали довольно долго с большими роздыхами, чтобы не заморить продажных коней. Для помощи себе в присмотр за горячими, плохо выезженными жеребцами они наняли двух хлопцев – Юхима и Панаса – из соседнего хутора.

Не доезжая пятнадцати вёрст до Харькова, Омелько сделал привал возле Куряжского монастыря*.

– Тут, Юрко, добрый выпас и добрая вода, – сказал он, – помолимся Божьей Матери; что бы дала удачу и прибыль, а кони пока отдохнут.

– Хорошо, – отвечал Юрко, – чем кони будут свежей – тем лучше.

День был праздничный и возле монастыря было много и возов, и рыдванов, и простого люду, и важных панов в городском одеянии.

Одевшись в чистенькие сине «каптаны», Юрко и Омелько выслушали службу, приложились к святой иконе Озерянской Божьей Матери, напились святой воды из колодца, находившегося в церкви под горой и – от нечего делать – принялись рассматривать картины на стенах колокольни, изображения, как черти гонят дубинками грешников в пекло.