Скопус-2 - страница 9
боясь оступиться. «И если не слышать
(давай повторять друг за другом подряд)
теперь ничего и не видеть,
то даже тогда — на заре
и под утро:
„Мне нечего вспомнить. Разве что сад“».
1989
Домашний зверь
На Востоке я так долго живу,
что мне кажется — не наяву,
не взаправду, а понарошке.
Только присутствие кошки
успокаивает меня как-то.
Кошка в доме является фактом:
то налейте ей молока
(замечаете, вы живете, пока
она пьет), то ей двери
отворите или, скажем, окно.
Словом, домашние звери
мне по сердцу давно.
1988
Муравей
Апология
Вот муравей на грифельных ногах,
вот муравей — чудовище стальное,
в ком тело гладкое торчит над головою,
как жерло сладкое в восторженных очах
у комсомолки, что еще вчера
по пьянке заловили мусора.
Но я о муравье — а он грядет!
Вот он застыл, вот он чего-то тащит.
Что может быть возвышенней и слаще,
чем муравья крылатого полет!
Его усы, его высокий лоб,
вся матовость его, его огромность!
Он вольтерьянец, он, конечно, сноб —
что перед ним хваленая духовность
людской породы — скверная игра:
все пьянки, комсомолки, мусора.
1988
Птицы в саду
М. Генделеву
Как страшно пели птицы на заре,
их жестяной язык дрожал в гортани.
Здесь не жили они, а прилетали
на дерева, что были во дворе.
Я точно помню мелкие детали
их оперенья в бронзе, янтаре.
И так невыносимо было знать,
что птицы эти не вернулись в стаи.
В саду у моря, утром, точно в пять —
умолкли разом и травою стали.
Игорь Губерман
Иерусалимский дневник
*
Был как обморок переезд,
но душа отошла в тепле,
и теперь я свой русский крест
по еврейской несу земле.
*
Изгнанник с каторжным клеймом,
отъехал вдаль я одиноко
за то, что нагло был бельмом
в глазу всевидящего ока.
*
Еврею не резвиться на Руси
и воду не толочь в российской ступе;
тот волос, на котором он висит,
у русского народа — волос в супе.
*
Забавно, что томит меня и мучает
нехватка в нашей жизни эмигрантской
отравного, зловонного, могучего
дыхания империи гигантской.
*
Когда идет пора
крушения структур,
в любое время
всюду при развязках
у смертного одра
империй и культур
стоят евреи
в траурных повязках.
*
С утра до тьмы Россия на уме,
а ночью — боль участия и долга;
неважно, что родился я в тюрьме,
а важно, что прожил там очень долго
*
Нас душило, кромсало и мяло,
нас кидало в успех и в кювет,
и теперь нас осталось так мало,
что, возможно, совсем уже нет.
*
Да, порочен дух моей любви,
но не в силах прошлое проклясть я,
есть у рабства прелести свои
и свои восторги сладострастья.
*
Каждый день я толкусь у дверей,
за которыми есть кабинет,
где сидит симпатичный еврей
и дает бесполезный совет.
*
Когда во рту десятки пломб —
ужели вы не замечали,
как уменьшается апломб
и прибавляется печали?
*
Катаясь на российской карусели,
наевшись русской мудрости плодов,
евреи так успешно обрусели,
что всюду видят происки жидов.
*
Высокое Божье напутствие
века на судьбе нашей выбили:
еврей обречен на сочувствие
немедля вослед его гибели.
*
Бог в игре с людьми так несерьезен,
а порой и на руку нечист,
что похоже — не религиозен,
а возможно, — даже атеист.
*
Я живу, в суете мельтеша,
а за этими корчами спешки
изнутри наблюдает душа,
не скрывая обидной усмешки.
*
Азартная мальчишеская резвость
кипит во мне, соблазнами дразня;
похоже, что рассудочная трезвость
осталась в крайней плоти у меня.
*
Ах, как бы нам за наши штуки
платить по счету не пришлось!
Еврей! Как много в этом звуке
для сердца русского слилось!
*
Пустившись по белому свету,
готовый к любой неизвестности,
еврей обживает планету,
меняясь по образу местности.
*
Еврейский дух слезой просолен,
душа хронически болит;
еврей, который всем доволен —
покойник или инвалид.
*
За мудрость, растворенную в народе,
за пластику житейских поворотов
евреи платят матери-природе
обилием кромешных идиотов.
*
Слились две несовместных натуры
под покровом израильской кровли:
инвалиды российской культуры
с партизанами русской торговли.
*
Живу я легко и беспечно,
хотя уже склонен к мыслишкам,
что все мы евреи, конечно,
но некоторые — слишком.
Александр Бараш
Стихотворения из цикла
«Старый оптический фокус»
«В монастырском пруду отражаются…»
В монастырском пруду отражаются — или
только в нем и сидят трехсотлетние ивы,
разрастаясь корнями в зеркальные дали,