Скопус-2 - страница 8
Оставшиеся ночью без угла;
Пожрут — и тут же гадят по привычке.
Мне жутко оттого, что я — утес.
На мне взросла какая-то колючка,
Чье семя ветер северный занес;
Живя на мне, меня же колет, сучка.
Ни облачка. Пускай бы Бог вздохнул —
Авось, какая б тучка приласкала.
Прочь от меня, щекотный саксаул
С косматой бородою аксакала!
Прочь от меня, холодная змея,
Меняющая кожу у подножья!
Стоять вот так всю жизнь — судьба моя —
Меж горней правдой и низинной ложью.
Всевышний в милосердии Своем —
Неужто дал судьбу Он на века мне?
Я так хотел бы раствориться в Нем!
Да вот беда — не умирают камни…
1989
«Живу как свечка на ветру…»
Живу как свечка на ветру.
Я раньше времени умру:
Так сильно ветер дует,
Что нету шансов уцелеть.
И преждевременная смерть
Уж надо мной колдует.
С горячей кромки бытия
Семья, рыдая в три ручья,
К подножию стекает.
А ветер дует все сильней,
И черный прах души моей
Уж надо мной витает.
— Утихни, ветер, — я прошу.
— Ведь ты же видишь: я дрожу
У смертного порога!
Не задувай меня, Отец!
Но Тот ответил:
— Под конец
Потрепещи немного.
1990
Александр Верник
Парафраз
Книжке «Биография»
Не вычеркнуть, не вытравить, не смять:
пиджак кургузый, друз, линейка ситца —
словарь все тот же — утром точно в пять…
Не заболеть, не спрятаться, не скрыться.
Природу изменить, что карты ход — шалишь!
Непродуктивно, неблагоприятно.
За книжной полкой верховодит мышь.
На небосводе маскхалата пятна.
Вступить пытаться (далее число —
не помню точно) в воду (вспомнил!) дважды —
бессмысленно, а главное — порочно,
поскольку (сбился, как же! — пронесло)
в Ерусалиме нет воды проточной,
а все ключи не утоляют жажды,
особенно, когда стоит хамсин[4].
Тут впору сдохнуть, одуреть, рехнуться,
рвануть сорочку из последних сил,
за валидолом ринуться, проснуться —
и первое, что сделать не забыть, —
все вспомнить: голос, сад над бездной.
Расплакаться и вновь пуститься жить —
мучительно, прекрасно, бесполезно.
1989
Прогулка
Когда начинаешь двигаться по плоскости двора,
медленно уходящей в широкую сферу планеты,
слышишь крики: — Спасите! Или: — Ура! —
замечаешь диковинные предметы.
Вот господин с собакой, вот
собака закуривает, господин поднимает ногу.
Далее зоопарк, в нем бегемот —
надпись: не кормить, руками не трогать.
Что? Почему? Уже сходишь с ума,
но не задерживаешься, движешься дальше.
Ты прохожий, и дорога тебя приведет сама,
позже, как правило. Изредка — раньше.
«Глубокомысленность наблюдения…»
Глубокомысленность наблюдения
не исключает истинности,
и мы продолжим движение
по пересеченной местности.
где каждый шаг сопряжен,
где всякая мысль — «про это».
Буду стараться не лезть на рожон,
хватало истории мертвых поэтов.
Я знаю историю. Я искушен.
«А меж тем клонится к закату день…»
А меж тем клонится к закату день,
крики «Ура!» — глуше.
Невозможно понять, то ли тень
бегемота, того, что нельзя кормить,
застит дорогу, и пыльная нить
вот-вот оборвется; то ли души
тех, что прежде были лицом,
помните, еще «Спасите!» кричали —
обернулись птицей, кустом, концом
твоего пути.
И ты внезапно оказываешься в начале.
Хоть в общем не вечер и можно дальше идти…
Здесь многоточие. После пустошь
улицы. Сад. Покой.
Я дома. По-прежнему окна настежь.
Во двор и на улицу ни ногой.
1989
«Не помыслить пока и потом…»
…Зеленый скарабей ползет по серебру…
А. Межиров
Не помыслить пока и потом
не представить. А впрочем, а все же —
будто девочка в легком пальто
и серьга зеленеет на коже.
Будто прежнюю песенку ту
вспомнил я — рассчитаюсь за это.
Но овалом лицо в пустоту
так, как будто вокруг ни предмета.
Так, как будто вокруг пустота.
Потому-то и он осторожен.
Только в пальцах сиянье листа,
и серьга зеленеет на коже.
1989
«Мне нечего вспомнить…»
Мне нечего вспомнить. Разве: рука,
как у школьницы, след от мелка
на руке, заусеницы, цыпки.
В щербинке зубов — готовность улыбки,
всегда, без условий, без дураков.
Мне нечего вспомнить. Разве: смешок
арлекинки, пацанки и сразу —
себя с идиотским лицом,
и тоска
немыслимой фразы:
— Послушай, дружок,
я сегодня не склонен… —
И не понимая, что перед концом,
на редкость спокоен.
И снова — рука.
Мне нечего вспомнить. Разве что сад на горе,
не выше, чем след,
а казалось, что выше.
Мы ночью ступали след в след,