Слово о сыновьях - страница 37

В двенадцать часов мы отнесли передачу в полицию. Узнать что-либо о Боре не удалось, и я с тяжелым сердцем вернулась домой. Боря молодой, неопытный, он еще почти не бывал в серьезных переделках. «Как бы не опутали там его», — с тревогой думала я о сыне. Меня особенно пугало то, что в дело Бориса вмешалось гестапо. О зверствах гестапо мы очень хорошо знали.

Прошла еще одна бессонная ночь. Меня то терзало горькое раздумье, то я утешала себя слабой надеждой. «Я уверена, что он выкрутится… Скорее умрет, чем выдаст товарищей, — вспомнились слова Кати Хайруллиной. — Нет, Боря не выдаст — в этом я не сомневаюсь. Но ведь он может пострадать сам. Ведь они могут отнять его у меня…»

Поднимаюсь рано с больной, точно свинцом налитой головой. Мучительно медленно ползет время. Приготовила продукты, уложила, а на часах только десять. Не могу больше ждать, выхожу из дому и вдруг… С горы, весело размахивая руками, бежит Борис. Он кидается ко мне и, подняв, легко кружит вокруг себя. Обнявшись, входим в дом.

— Ну, рассказывай скорее. Я столько пережила за эти дни.

Но он уже куда-то спешит.

— Некогда, мама. Расскажу потом, — говорит Боря, роясь в своих инструментах. — Я должен сейчас же вернуться в полицию и показать им свои зажигалки. Меня отпустили с условием, что я принесу туда все мое добро… А ловко я провел их! Дурачье, они надеялись что-то от меня выпытать. Не на того напали!

Взяв одну готовую и две недоделанные зажигалки, Боря спешит к двери.

— Говорят, кое-кто за тебя опасается?

— Я уже был там, мамочка. Не беспокойся, все в порядке. И у Жени Шепелева был. Собираю раздаренные зажигалки. Чем больше покажу их немцам, тем крепче поверят, что я мастер зажигалочных дел и политикой не занимаюсь. До свидания, мама. Не волнуйся. — Он широко распахивает дверь, но вдруг, захлопнув ее, убежденно обещает:

— А радиоприемник на Первомайке я все-таки установлю.

Увидев зажигалки ручной работы, немцы поверили Борису и отпустили его. Но, отпустив, они установили за ним слежку. В мастерской, где снова стал работать Боря, ежедневно появлялся подозрительный человек. Он крутился возле Бориса, приглядывался к каждому, кто к нему приходил, прислушивался к тому, что и с кем он говорил. Такая опека, конечно, была весьма неприятной.

Но, несмотря на все трудности, Борис выполнил задание штаба. Сколько ни журил механик своего помощника, ему так и не удалось восстановить машины. Борис попортил их основательно, растащив по частям.

Установил он и радиоприемник в Первомайке.

Константин Амвросиевич, по обыкновению, рано утром уходил на базар. Он приносил скудные покупки и с наигранной веселостью говорил:

— Ну вот, считай, еще день прожили.

Сегодня он вернулся озабоченный, возбужденный.

— В городе переполох. Горит какое-то здание. Дымище — солнца не видать! А что горит, допытаться не смог.

Услышав слова дяди, Боря откидывает одеяло и обрадованно переспрашивает:

— Горит, говорите? Вот хорошо! — и украдкой подмигивает мне.

Встает он оживленный, одевается и не перестает кого-то нахваливать:

— Вот молодцы! Спасли тысячи людей от каторги. Все списки в огонь. Замечательно!

— Чем ты восторгаешься, не понимаю? — пожимает плечами Григорий Амвросиевич.

— Как чем? Да тем, что горит биржа труда, — поясняет Боря. — Через нее наших людей отправляли в Германию. А теперь ее нет. Сгорела — и все!

Еще не успели мы забыть о большом пожаре на бирже труда, как в городе заговорили о новых боевых делах комсомольцев. Но об этом я хочу рассказать подробнее.

…Боря и его новый друг Женя Шепелев осторожно пробираются небольшим, но густым лесом к полотну железной дороги. Вдали заманчиво поблескивает Донец. Идти трудно: кругом глубокие воронки от бомб и снарядов, наполненные водой. Земля мягкая, топкая, расползается под ногами. На спинах ребят мешки с инструментом и взрывчаткой. Гаечные ключи, кусачки обернуты тряпкой, чтобы не гремели. Но кажется, они все-таки позвякивают, и Борис сердито хмурится, прижимает мешок рукой.

Вот они и в чаще леса. Здесь надо переждать до наступления темноты. Тут уже спокойнее, и хорониться так не нужно. Выбрав сухое место, они ложатся под старым раскидистым деревом.