Слушается дело о человеке - страница 50
— Стой! Назад! Бегом марш! — крикнул громовым голосом командир.
Господин в дорожном костюме тотчас вернулся, встал в шеренгу и опустил чемоданы на землю.
— Продолжать!
Все снова приступили к учению.
Однако у пассажира, видно, и вправду не было времени. Он снова схватил чемоданы и снова попытался незаметно улизнуть. И снова его окликнул тот же голос.
Опустив голову и сгорбившись, человек вернулся в шеренгу.
Еще несколько раз он пытался сбежать, но каждый раз безуспешно. Ему никак не удавалось улизнуть.
Вдруг Брунер почувствовал, как под ногами у него затряслась и заколебалась земля. Здание магистрата с грохотом развалилось. Оконные рамы покоробились и превратились в какие-то страшные рожи. Прутья решетки, извиваясь, свернулись, как змеи. Только небо, спокойное, неподвижное и благостное, продолжало сиять в вышине. И тут Брунера коснулась чья-то рука.
— Слава богу! — прошептала, склоняясь над ним, Люциана.
Все стояло на своих местах: будильник, шкаф, кровать.
— Будильник уже давно прозвонил, — сказала Люциана. Брунер увидел ее лицо словно сквозь туман. Он приподнялся в постели и соскочил на пол.
Только умывшись и выпив горячего кофе, Брунер окончательно пришел в себя.
Через некоторое время, ощущая какую-то робость, он вошел в ворота магистрата.
В его кабинете сегодня было темней, чем обычно. Прежде чем сесть к столу, он поглядел в зеркало, висевшее над умывальником. Какая-то тень упала ему на лицо. Он вынул гребешок из кармана и провел им по волосам.
Вдруг он очнулся от своих мыслей и замер на месте. Обернувшись к окну, он погладил несколько раз мизинцем зубья своего небьющегося гребешка. Д-зз, д-зз…
Он смотрел, не отрываясь, на окно и даже сделал несколько шагов к нему.
Да, действительно! Окно было забрано решеткой! Действительно забрано, во всю ширину и длину.
Только теперь Брунер почувствовал боль в мизинце. Он наколол палец о гребешок. Так, значит, это не сон? Он не поверил бы если бы не боль в мизинце. Так значит, это не сон?!
Брунер подошел к окну, распахнул обе половины рамы и ощупал прутья. Они существуют на самом деле. Железные, их только что вмазали. Брунер захрипел, ему недоставало воздуха. Он должен выбраться из этой клетки, чего бы это ни стоило. Он принялся трясти решетку изо всех сил. О господи, до чего же крепко вделаны прутья.
Неожиданно дверь стремительно растворилась и в комнату ворвался молоденький каменщик в застиранной спецовке и сапогах, заляпанных известкой. Лицо его так и пылало.
— Хозяин велел мне сказать вам, что я болван. Хозяин говорит, что я вставил решетку не в то окно.
Брунер выпустил из рук прутья и уставился на парня. Действительно, они решили накануне зарешетить на всякий случай окно в кладовой рядом с его комнатой.
— Вы что же, ошиблись дверью? — спросил он и попытался улыбнуться.
— Да нет — окном.
В эту минуту в комнату вошел Отто Гроскопф. У него глаза на лоб полезли от изумления.
Каменщик уже раздобыл долото и молоток и принялся за работу. Цемент еще не успел затвердеть, и решетка скоро поддалась.
Усевшись наконец за письменный стол, Брунер заметил какую-то повестку. Городская прокуратура привлекала к ответу его сослуживца Эдельхауэра по обвинению в получении взятки, что карается согласно статье 331 Уголовного кодекса.
До Брунера донеслись удары молотка по долоту.
— Придется как можно тщательней проверить дело. Он наш лучший сотрудник, — сказал Гроскопф и пожал в недоумении плечами.
Не успел Брунер закончить опрос свидетелей, как к нему, не дождавшись вызова, вошел Эдельхауэр.
— Я слышал, что против меня возбуждено дело…
Брунер испытующе посмотрел на него.
— Да, да, я знаю! На меня донесли.
— Раз вы все знаете, — сказал Брунер, — я вынужден сказать, что вы меня просто поразили. Я думал — вы гораздо ловчей.
— А в чем меня обвиняют? — спросил Эдельхауэр с напускным спокойствием.
Брунер смотрел на коллегу, стараясь разгадать его тайные мысли.
— В том, что вы взяли шоколад и сигареты у лавочника, к которому явились в качестве должностного лица. Так?
«Неужели он донес на меня? Там присутствовала только его сестра — змея этакая!» — пронеслось в мыслях у Эдельхауэра.