Снег в июле - страница 15
— Все равно, — ответила я.
— А какую квартиру вы хотели бы посетить? Тут их четыре, — язвил завлабораторией — начальник технического отдела.
— Все равно.
Он подошел к квартире с круглым номером 30, остановился и спросил:
— Надеюсь, вы потом не будете говорить, что я повел вас в особую, показную квартиру.
— Не буду.
Тогда он нажал пуговку звонка. Дверь открылась — перед нами стоял очень пожилой человек.
— Вы к нам?
— Да. Мы… — начал было мой спутник.
— Проходите! — приветливо сказал старик. — Будем рады. Когда достигаешь определенного возраста, знакомые куда-то исчезают. Вдруг замечаешь, что остался один… — Он пропустил нас в большую комнату и добавил: — С женой.
Он представил нас жене, которая, сидя в кресле, что-то шила.
— Михаил Семенович, яблоки в серванте, — сказала она и извинилась, что не встает: ей трудно подниматься — ревматизм.
Михаил Семенович поставил на стол яблоки, тарелочки, положил ножи и только тогда, улыбаясь, спросил:
— Чем обязаны столь приятному визиту?
— Мы строители. Хотели посмотреть, как отделана ваша квартира, — сказал мой спутник.
— Строители? — переспросила старушка. — Ах, строители! — Она пробовала подняться. — Миша, помоги же мне!
Хозяин заботливо помог ей, они вышли из комнаты. Несколько минут мы сидели молча, никто не появлялся.
— Да! — протянул мой спутник. — Может быть, сами посмотрим?
Но я уже все увидела: большие пузыри вздувшегося линолеума на полу, безвкусные зеленые обои, серые пятна на потолке. Подошла к балконной двери, но открыть не смогла: ручка безжизненно висела на одном шурупе.
Мы побыли еще немного в надежде, что придут хозяева.
— Пойдемте? — несколько смущенно предложил мне спутник.
В передней он громко сказал:
— Мы уходим!
Ни звука. Мы вышли на площадку.
— Может, заглянем в другую квартиру? — спросила я.
— Нет, не нужно. — Завлабораторией (или начальник технического отдела) вызвал лифт. Мы спустились вниз.
На улице нас встретили вопросами:
— Ну как?.. Ну как?.. Хорошо?
Я молчала.
Мы пробыли в Минске еще несколько дней. Посетили стройку. Тут с нами ходил молодой высокий прораб Винин. На зеленой доске мелом были выписаны показатели выполнения норм: 112 %, 119 %, 123 %. Монтаж действительно шел быстро. Во время обеденного перерыва нас познакомили с бригадиром монтажников. Он, чуть насмешливо поглядывая на нас, отвечал на вопросы. В уверенных его ответах, в усмешке чувствовалось, что бригадир знает свое дело и совсем не робеет перед столичными строителями. Но, глядя в окошко на зеленую доску показателей, я все время видела несуразные обои, пузыри на полу… и двух стариков, которые не пожелали разговаривать со строителями.
Перед отъездом я позвонила в три места: на домостроительный комбинат, в райисполком и жэк. Нет, жалоб новоселов из квартиры № 30, которую мы посетили, не поступило.
Жалоб не было! Это, может быть, было обиднее всего. Чего, мол, жаловаться, наверное, рассудили Михаил Семенович и его жена, ведь так теперь всюду строят.
Вернувшись в Москву, я стала присматриваться к отделочным работам. Если говорить честно, на прорабов-отделочников я всегда смотрела свысока. Маляры! Пришли, кистями помазали, краскопультом побрызгали, и до свиданьица. То ли дело монтаж! Краны, большие панели, сварка, высота — настоящая индустрия.
Кажется, через неделю после приезда из Минска ко мне и зашел прораб по отделочным работам Кудреватый, молодой человек, чистенький, с аккуратной улыбкой. В разговоре он часто применял уменьшительные слова и всем был так доволен: своей работенкой, погодкой, всей Вселенной (правда, все же была одна неприятность: слово «Вселенная» нельзя было употребить в уменьшительной форме. Ведь не скажешь — «Вселенка» или «Вселеночка»).
Кудреватый аккуратно постелил газету на табуретку, сел и ласково сказал:
— Вот, Нина Петровна, завизируйте, пожалуйста, процентовочку. Знаете, вчера мы сдали домик в эксплуатацию. Вас почему-то не было. На госкомиссии все были довольны и вашим монтажом, и отделкой! А в обои все влюбились. Санврач ручками всплеснула: «Какие цветочки!»
Он был мне неприятен. Почему он всегда доволен?! Я понимала, что, может быть, не права, что, может, у него такая натура, характер, но ничего с собой не могла поделать.