Сокрушение тьмы - страница 5
— В свете приказа товарища Сталина, — продолжал Окутин политзанятие, — вы, товарищи, должны понимать, какая серьезная ответственность ложится на каждого из нас…
А густой сосновый бор шумел неподалеку тихо и монотонно, и легкий ветер из-за Свири, слизывая этот шум с верхушек деревьев, будто все время напоминал, что там, за Свирью, притаился враг и ждет, когда на него пойдут, Тишину пока будили только дятлы, звонко выстукивавшие по коре крепкими клювами, да поуркивавшие вдали тягачи, которые устанавливали в елани тяжелые орудия. Солнце медленно клонилось к закату, опять, как всегда, высвечивая перламутром гряду облаков над бесконечной карельской землей, которую настала пора вновь измерить солдатскими шагами.
У тесовых ворот стояли часовые. Миронов тронул за рукав шофера:
— Останови.
Здесь располагался штаб 98-й гвардейской стрелковой дивизии. Во дворе, выложенном плитками туфа, четверо солдат стояли перед полным, невысоким полковником. Чуть в отдалении кучкой толпились офицеры штаба. Увидя командира корпуса в воротах, полковник оборвал на полуслове фразу и, кинув всем «смирно!», пошел навстречу Миронову, четко выбивая по плитам шаг. Это был сам Виндушев.
— Товарищ гвардии генерал-лейтенант! Даю наставления добровольцам, вызвавшимся первыми форсировать Свирь…
На застывшем лице Миронова не оживилась ни одна черточка, он искоса взглянул на генерал-полковника, который следом вышел из машины, сказал:
— Я слышал, полковник Виндушев на нас с тобой в обиде?
Генерал-полковник, в плотно облегающем кителе с полевыми погонами, искренне удивился:
— За что, Павел Васильевич?
— Блажевичу разрешили двенадцать человек, а Виндушеву только четырех. Как считаешь, несправедливо?
— Ах, вон что! Конечно, несправедливо. Выбор в основном пал на полк Данилова. А Макаров, а другие командиры, которые поведут полки первыми…
Но Миронов уже не слушал его, он велел Виндушеву подать солдатам и офицерам команду «вольно» и только затем протянул ему самому руку. Потом они прошли к четверке ребят. Миронов оглядел их беглым сквозным взглядом и вдруг неожиданно улыбнулся, словно желая снять этой улыбкой внутреннее напряжение солдат, все еще стоявших перед ним, несмотря на команду «вольно», несколько скованно.
— Ну что, гвардейцы? Готовы выполнить долг перед Родиной?
— Так точно, товарищ гвардии генерал-лейтенант! — уверенно, хотя и вразнобой ответили ребята.
Залывин смотрел прямо, не уклоняясь от ястребиных, жестких зрачков генерала, и тот обратился к нему:
— Из какого полка, молодец?
— Из двести девяносто шестого, товарищ гвардии генерал-лейтенант!
— Фамилия?
— Сержант Залывин!
— Не страшно, сержант Залывин? — на губах Миронова опять появилась улыбка, на этот раз ободряющая.
— Было страшно, когда выходил из строя, товарищ гвардии генерал-лейтенант!
Это Миронова развеселило. Он заулыбался откровеннее, теплее, поглядел на всех уже явно подобревшими глазами, и все разом тоже заулыбались, украдчиво посматривая друг на друга и в то же время не сводя глаз со строго-монументальной фигуры высокого стройного командира корпуса.
— Родом откуда? — продолжал спрашивать Миронов.
— С Южного Урала, товарищ гвардии генерал-лейтенант, — все так же чеканил сержант.
— Знаю Урал. Люблю. И уральцев люблю. Смелый народ! Искренний, чистый.
Сбоку за его спиной стоял такой же бравый, в новенькой диагоналевой офицерской форме адъютант, шелестел страницами блокнота.
Миронов кивнул ему:
— Капитан, перепишите фамилии добровольцев…
3
Раннее утро 21 июня было особенно мглистым. Туман лежал над рекой, над вражеским берегом, и солнце, поднявшееся над лесом, было большим, четко очерченным, розово-опаловым.
Три солдата лежали на крутом берегу, в высокой траве, неподалеку от полого срытого спуска к воде. Внизу поплескивали гребешки волн, разбивались о камни; чавкали на прибрежном песке днищами лодки, терлись друг о друга связанные бревна плотов. А огромная елань между Лодейным Полем и лесом таинственно молчала, только два серебристых аэростата, похожие на китов, низко покачивались над самым полем, готовые в любую минуту взлететь на тросах в самую вышину.