Солдатская верность - страница 10

«Вот теперь, кажется, все, — с болью в сердце подумал он. — Отлетал». На душе стало пусто и холодно.

А дальше было неизбежное: медицинская комиссия признала, что у майора Белоусова начинается спонтанная, а проще — самопроизвольная гангрена. Необходима срочная эвакуация в тыл.

Вот оно, страшное предчувствие, ставшее реальной действительностью…

— Не согласен! — отрезал Белоусов, когда ему сообщили заключение комиссии.

— То есть как это не согласен?! — удивился одни из врачей.

— Лечиться буду здесь, на фронте. Лечиться и летать! — настаивал командир, у которого еще тлела искорка надежды на то, что болезнь можно излечить.

— Вам что же, жизнь надоела? — спросил другой врач, в голосе которого летчик различил нотки упрека.

Ночью в полк прилетел командир авиационной дивизии полковник Романенко. Увидев его, Белоусов было обрадовался: уж кто-кто, а прославленный боевой летчик, каким был комдив, поймет его. И не только поймет, но поможет остаться в полку, не эвакуироваться (слово-то какое постылое!) в глубокий тыл. Но получилось не так, как хотелось Леониду Георгиевичу.

— Знаю об всем, — сказал полковник, поздоровавшись. — Поэтому и прилетел, как только малость освободился. Чего ж ты с врачами воюешь?

— Да как с ними не воевать?! — взорвался было Белоусов.

Но комдив перебил его:

— Ну, что касается их заключения в отношении тебя, то я с ними согласен. Надо ехать, Леонид. И как можно скорее.

— Уехать из полка в такое время?

— Я понимаю тебя, дружище. Но пойми и ты — необходимо серьезное лечение.

— Приказ? — спросил Белоусов, горько усмехнувшись.

— Нет. Дружеский совет, — ответил полковник. — По если будешь упрямиться, не станет дело и за приказом.

Леонид Георгиевич понял, что упорствовать бесполезно. Его широкие плечи ссутулились, в глазах появилась глубокая тоска, какой Романенко еще ни разу не видел у этого отважного, мужественного человека за все годы совместной службы.

— Могу открыть тебе небольшой секрет, — вновь заговорил полковник, видя, что собеседника уже не надо уговаривать. — Ты со своими орлами воевал на славу. Полк скоро станет гвардейским. Этим гордиться надо, командир. А сейчас пока отправляйся лечиться. Войне еще конца не видно…

— Все равно я вернусь в полк! — горячо проговорил Белоусов. — Вернусь и буду беспощадно уничтожать фашистскую нечисть.

— В этом я нисколько не сомневаюсь. Значит, договорились: завтра отправляешься в путь.

— Отправляюсь.

И вот Белоусов в тыловом госпитале в Алма-Ате. Гангрена до того обострилась, что даже морфий ни на минуту не заглушал боль. Лечение результатов не дало. Профессор Сызганов без обиняков сказал Белоусову:

— Без ампутации ноги не обойтись.

— Доктор, не могу я остаться без ноги, — с мольбою во взгляде проговорил Леонид Георгиевич.

— Поймите, упрямый вы человек, положение очень серьезное. Сейчас речь идет о жизни и смерти, а не только о ноге. Подумайте. Вечером я к вам зайду.

Остаток дня Белоусова терзала неотступная мысль: неужели придется навсегда расстаться с авиацией?

Он пытался представить себя в кабине самолета с протезом. Нет, это невозможно!..

— А почему невозможно?! — высказал вслух он свою мысль.

Он как-то слышал, что на Черноморском флоте летает летчик без одной ноги. Есть и на Ленинградском фронте командир эскадрильи Яков Жигалев. Он еще в 1933 году потерял ногу при аварии самолета. Сейчас его эскадрилья обслуживает подпольные центры и партизанские отряды Ленинградской области. Значит, и без ноги можно летать, и не только летать, но и воевать…

Гнетущие думы стали постепенно рассеиваться. Вечером пришел профессор.

— Вижу, что вы приняли разумное решение, — сказал он. — Я не ошибся?

— Не ошиблись, — ответил майор.

— Вот и хорошо.

На следующий день профессор Сызганов ампутировал Белоусову правую ногу выше колена.

Три бесконечно долгих месяца был прикован к постели Леонид Георгиевич. Все это время его занимала одна мысль: как летать без ноги? Для того чтобы управлять самолетом, имея вместо правой ноги протез, нужны какие-то новые способы и приемы. И он искал, продумывал эти способы, необходимые при взлете, во время пилотирования и посадки. Мысленно он был уже там, в родном гвардейском полку, и вместе с боевыми друзьями поднимался в ленинградское небо, замутненное горьким пороховым дымом войны.