Солдаты Вермахта. Подлинные свидетельства боев, страданий и смерти - страница 17

Но товарищ не только обобществляется по своей или против своей воли и лишается автономии, в то же время он кое-что получает взамен, а именно принадлежность к обществу, надежность, опору, признание. К тому же группа товарищей предлагает разгрузку от будничных обязательств гражданской жизни. Именно в этом усматривает будущий эмигрант и решительный противник режима Себастьян Хаффнер нечто в высшей степени подстрекательское с точки зрения психологии: «Товарищество (…) полностью устраняет чувство самостоятельной ответственности. Человек, живущий в товариществе, избавлен от всякой заботы о существовании, всякой жестокости борьбы за жизнь. (…) Ему не надо ни о чем заботиться. На него теперь распространяется не жестокий закон «каждый за себя», а великодушно-мягкий «все за одного» (…). Один пафос смерти позволяет и выносит такое неслыханное освобождение от ответственности за жизнь» [45].

Эта взаимозависимость нагрузок и разгрузок, связанных с социальной общественной формой «товарищество», Томас Кюне описал в своем обширном труде. В особенности роль, которая в социализме отводилась таким категориям, как общество и товарищество, приводила к существенной переоценке коллективизма и недооценке индивидуума: «Товарищество ввело теперь культуру стыда, в которой мышление чувства и действия в категориях индивидуального управления жизнью и личной ответственности заменялись диктатом морали, позволявшей лишь то, что годилось только для физического существования, социальной жизни и престижа собственной группы» [46]. Товарищество, рассматриваемое таким образом, значит не только максимальную концентрацию социальных обязательств, но и освобождение от всего того, что имеет значение в остальном мире. Им не только в чрезвычайно высокой мере определяются солдатские относительные рамки, но и солдатская практика во время войны. Здесь товарищество уже является не нагружающей и разгружаю-щей формой обобществления, а буквально единицей выживания, образуя при этом связующие силы, которые при нормальных условиях обобществления никогда бы не стали столь крепкими. Опять же это не специфично для национал-социализма — в своем крупном труде «American Soldier» Эдвард А. Шиле и Моррис Яновитц подчеркивают, какую центральную роль играет товарищеская группа как первичная организационная и оценочная единица во время войны для каждого ее члена [47]. Она дает гораздо больше ориентиров, чем любое мировоззрение и идеология, являясь для многих лучшим эмоциональным пристанищем, чем дома семья, которая не может разделять и понимать мир солдатского опыта и поэтому не может его понять. Поэтому товарищество — ни в коем случае не только светлый солдатский миф, но и социальное место, которое становится важнее любого другого. По этой причине во время Второй мировой войны бывало так, что солдаты добровольно возвращались на фронт, потому что там в глубоком психологическом смысле они чувствовали себя дома. «Я был счастлив, — писал молодой солдат Вермахта Вили Петер Реезе, опубликовавший во время отпуска в начале 1944 года 140-страничные заметки «Исповедь с великой войны», — посреди России я почувствовал себя наконец снова дома. Здесь была родина, только в этом мире, с его страхами и скромными радостями было хорошо» [48].

В Принстонском университете в 1973 году был проведен примечательный эксперимент. Ряд студентов теологии получил задание подготовить короткий до-клад о подобии доброму самаритянину. Разработанный доклад каждый в от-дельности должен был затем сдать по особому вызову в определенном здании на территории кампуса, где он потом должен быть записан для радиопередачи. Когда студенты по одному ждали вызова для сдачи доклада, вдруг кто-то неожиданно врывался и говорил: «О, вы еще здесь? Вам давно уже надо быть там! Может быть, ассистент еще ждет, идите быстрее!» Испытуемый студент поспешно уходил. В тот самый момент у двери искомого университетского здания оказывался, по-видимому, совершенно беспомощный человек, который, закрыв глаза, кашляя, валился на землю. В здание невозможно было войти, не заметив этого человека, явно находившегося в сложной ситуации. Как на нее реагировали подходившие теологи? Результат был неожиданным. Только 16 из 40 испытуемых попытались что-то сделать для кажущегося беспомощным человека, остальные пробежали, не останавливаясь, к своей цели. Особенно смущало то, что во время последующего обсуждения происшествия с отдельными семинаристами выяснилось, что многие из тех, кто не помог оказавшемуся в беспомощном состоянии, «даже не заметили, что кому-то требуется помощь, хотя они об него практически споткнулись» [49].