Стеклянный город - страница 8
- Вот и прекрасно, - улыбнулась она довольно, - а что это за Марта, которую ты всё время звал в бреду?
И мне пришлось откинуться на спинку сиденья, чтоб она не видела так близко мое окаменевшее лицо.
- Марта? Я так говорил?
- Ну да.
- Теперь буду говорить: "Флора!"
И она тихо засмеялась. Мы въезжали во дворцовый парк.
* * *** ** * ** * ** * * *
* * * * * * * * * ** * * * * * * * ** * * * *
*************************5
Целых три года шла война, а во дворце почти ничего не изменилось. Та же роскошь, те же действующие фонтаны, те же ухоженные газоны. Впрочем, я знал только одну часть дворца, куда меня в свое время пускали. А в тронном зале я, конечно, никогда не был.
Там висели ослепительные люстры, там были огромные зеркала и прекрасные статуи из цветного стекла. И всё это - из Алонса. Из Алонса, который давно уже был захвачен триморцами.
Король отвел меня в сторону, в дальний угол, где одиноко притулилась голубая статуя Диониса.
- Я очень рад, Бриан, что вижу тебя живым.
- Я сам этому рад, ваше величество.
- Говорят, ранение было опасным?
- Уже всё в порядке. На днях я вернусь в расположение войск.
- Как ты думаешь, - спросил Эрих доверительно, - к весне мы их отбросим?
- Нет, ваше величество, - ответил я тоже со всей откровенностью, - к весне мы сможем освободить только две провинции: Тарль и Тифон.
- Как?! - ахнул он, - а Алонс?!
- В Алонсе одни пески, - сказал я, - а мне нужен хлеб, чтоб кормить армию.
- Да, но в Алонсе - Стеклянный Город!
- Скорее то, что осталось от Стеклянного Города.
- Однако герцог Тиманский обещал мне...
- Он поторопился, ваше величество. Расклад сил совсем другой. Я вынужден разочаровать вас. Если к осени мы не вернем Тарль, в армии начнется голод.
Король смотрел на меня с надеждой и опасением одновременно. Он хорошо разбирался в искусстве, средне - в политике, и совсем не разбирался в военном деле. Впрочем, как и я. Лаэрт сам мне всё это говорил и почему-то настаивал на походе в Алонс. Видимо, у него были такие же причины туда идти, как у меня - туда не ходить.
Король подозвал Лаэрта к себе, а я отошел и засмотрелся на статую Диониса. Она напомнила мне другую статую того же бога, только из темно-красного стекла, которая стояла у нас дома. У нас дома, где мы так мирно и счастливо жили с моей сестрой Мартой и ее детьми...
Лаэрт дернул меня за рукав.
- Как это понимать? Я тебе что велел говорить?!
Яркие глаза его метали молнии, а брови грозно сходились над орлиной переносицей. Я представил, что бы ответил ему настоящий Бриан. Я уже глубоко вошел в его роль, да и с королем уже познакомился.
- Я тебя выслушал, - сказал я, - но совет командиров тебя не поддержит. А я - и подавно.
- Что?!
Он, казалось, не мог понять, кто перед ним стоит. Я выдержал его бешеный взгляд. Я тоже умел смотреть непреклонно.
- Подумай о Лесовии, Лаэрт. Идти сейчас в Алонс - значит, потерять половину армии. Ты этого хочешь?
- Я хочу Стеклянный Город! - рявкнул он.
- Любой ценой?
- Да, любой! И попробуй только мне помешать, угодник божий!
Он ушел, похоже, сильно сожалея, что не может при свидетелях вышибить мною окно, витраж или одно из многочисленных зеркал. В общем-то, я был собой доволен. Первую битву я выдержал.
А потом трубы оповестили о начале спектакля. Всех пригласили в театральный зал, все двинулись в этом направлении, и только я, как ненормальный, поспешил к выходу.
Я и был ненормальный. Я давно уже был ненормальный. Сердце сжималось, лицо пылало, и Брианом в тот момент я уж точно не был. Я торопился, даже побежал бы, если бы мог бежать. Потом, уже в парке, остановился, присел на бортик фонтана, поскулил тихонько от полной безысходности и признался себе, что надо вернуться, надо всё вспомнить. Всё, что не удалось понять, забыть, замолить и загладить.
И я пошел в театральный зал, и сел сбоку, возле самой колонны, чтобы было, к чему прислониться, если вдруг потемнеет в глазах.
Деяниру играла Юнона Тиль. Геракла играл молодой, не знакомый мне актер. Почему-то эта пьеса была очень популярна в последние годы. Публику приводили в восторг кровожадные подвиги Геракла, его жестокость, подаваемая как героизм. Но особенно впечатляющей была сцена его сумасшествия, когда в порыве безумного гнева он убивал своих сыновей. Меч у него был настоящий, сцена отрабатывалась, как сложный трюк, чтобы было полное впечатление убийства.