Стеклянный город - страница 9
В общем, смотреть на это всё было тошно. Единственным светлым пятном на сцене была Юнона. Игра ее была безупречна, и сама она была прекрасна, как летнее утро. А, может, это только казалось мне, потому что когда-то я был безнадежно и глупо в нее влюблен.
Когда Геракл надел отравленный плащ, я ушел. Я высидел весь спектакль. В придачу к ране у меня разболелась голова. В парке уже стемнело, я доплелся до кустов шиповника и свалился на траву. Все мои чувства были обострены, мысли забивали одна другую.
Я думал о Лесовии и императоре Мемноне, о Лаэрте и Стеклянном Городе, о далекой своей любви к актрисе Юноне Тиль, о сестре Марте и о проклятом сумасшедшем Геракле, перерезавшем свою семью.
Скоро в парке стало шумно и людно. Я осторожно встал, отряхнулся от налипших травинок и направился в левый флигель дворца, где обычно располагались гримерные. Посторонних не пускали, но я-то был не посторонним!
Юнона не узнала меня. Она устало сидела у зеркала, снимая грим, и была недовольна, что ее потревожили в такой момент.
- Я еще не готова, - сказала она, - подождите в коридоре.
- Я бы подождал, - улыбнулся я, - но ты слишком долго переодеваешься, можно и уснуть в ожидании.
- Боже мой... - она встала, торопливо вытерев лицо салфеткой, - откуда ты взялся?!
- Так уж вышло. Пришел поговорить с тобой.
Мы смотрели друг на друга. У нее были всё такие же теплые золотые глаза, гладкая кожа, точеные белые плечи. Ей хорошо давались роли богинь! Что-то шевельнулось в душе, вспыхнуло, но тут же померкло. Я был утомлен, болен и придавлен неразрешимыми проблемами. Я давно уже успел забыть, каким я был тогда, три года назад.
- Господи, на кого ты стал похож!
- Артист всегда похож на кого-то. У него нет своего лица. Давай сядем, ладно? Я с ног валюсь.
- Ты ранен?!
Повязка уже промокла от крови и промочила камзол. Юнона усадила меня, помогла расстегнуться и приложила поверх повязки несколько чистых салфеток. Потом налила воды из графина.
- Где это тебя? Опять подрался?
- Да нет.
Она не поверила.
- Ты неисправим, Батисто!
Мы сидели на маленькой кушетке. В окно влетали звуки оркестра и шум толпы. Я смотрел в золотые глаза, в которых прыгали огоньки свечей, я любовался ее усталым и вечно юным лицом, освобожденным сейчас от всякой краски, я даже держал ее за руку.
- Как ты живешь, Юна? - на самом деле ее звали так.
- Как? Сам видишь. Из труппы Луциуса я ушла почти сразу, как ты исчез. Тебе не нашлось там замены. И переехала в Казар.
- А Креонт? Чем не замена?
- Креонт слушает только сам себя. Я не могу с ним играть.
- А я тебя устраивал?
- Тоже не всегда, ты сам знаешь. Характер у тебя несносный, Батисто!
- Неправда. Просто я любил тебя и злился, что ты не обращаешь на меня никакого внимания.
- Ты? Меня?
- А кто тебя не любил, ты спроси?
- Не преувеличивай...
Свечи одна за другой гасли, зато комната теперь освещалась разноцветными вспышками фейерверка, как будто из той, другой жизни.
- Куда ты исчез тогда? Мы думали, что ты тоже убит.
- Понимаешь, Юна, - сказал я ей с горечью, - я не помню.
- Как это? - удивилась она.
- В том-то и дело, что я ничего не помню... - и это была правда, - со мной что-то произошло тогда, - признался я, - какое-то затмение. Впрочем, ничего удивительного: мы так напились с Креонтом в тот день, что мир перевернулся.
- Это я знаю! - кивнула она неодобрительно, - пришлось отменить спектакль! Потому что и Геракл, и Орисфей не стояли на ногах!
- Этого я уже не помню, Юна. Так спектакля в тот день не было?
- Конечно. Луциус закатил тебе скандал, ты послал нас всех к дьяволу и ушел. И больше тебя никто уже не видел. До сих пор не пойму, Батисто, как тебя угораздило так напиться в день спектакля?
- По глупости, - усмехнулся я, - просто по великой глупости и дури. У Водемара стоял огромный кубок в буфете, и я поспорил, что осушу его на одном дыхании. А потом уже трудно было остановиться...
- Осушил?
- До дна. С тех пор не могу смотреть на вино.
- Батисто, - покачала она головой.