Степан Кольчугин - страница 23

Он размахнулся и спокойно, без ярости, ударил Мухина в грудь.

В это время набежали городовые, день и ночь дежурившие вокруг надшахтного здания.

— Разойдись! Три гудка было! Разойдись! — кричали они.

Надзиратель подошел к мертвому, снял фуражку, перекрестился и сердито спросил:

— Вы что, на продажу его тут выставили?

Шахтеры подхватили носилки, а надзиратель шел за ними и повторял:

— Веселей, веселей, ребята.

Идя с артелью по шахте, Степка со страхом подумывал, что шахтеры разойдутся по забоям и он останется один. Мальчик очень обрадовался, увидев, что совсем недалеко от двери засекали новую печь. Он мог слышать удары забойщицких обушков и руготню саночников. Степка слушал человеческие голоса, все казались ему хорошими — и забойщик, и саночники, и работающий неподалеку крепильщик.

В самый разгар работы пришел запальщик. Ему нужно было подорвать бурки на штреке, в нескольких шагах от забоя.

— А ну, собирайте манатки! — сказал он шахтерам; и они поспешно отошли к вентиляционной двери, разлеглись на земле.

Хорошо лежать разгоряченным, потным телом на прохладной земле, глядеть на лица товарищей, едва освещенные желтым мутным светом, и вести беседу. Сколько сказок и небылиц, сколько замечательных, никому не ведомых подвигов рассказывали подземные люди, отдыхая или ожидая начала работы.

Забойщик был уже пожилой человек. Его мохнатая голова, а особенно круглая курчавая борода блестели сединой. Голос у него был немного сиплый, негромкий.

— Да, — сказал он, видимо продолжая начатый раньше разговор, — соберутся у казенки: ты Водохлеб, а ты богомаз, а ты кривопузый, а этот толстопятый. И пошли мотать! Русские татар бьют, хохлы — белорусов.

— Это и сейчас есть сколько хочешь, — сказал один из саночников.

— Что сейчас есть? — спросил забойщик. — Сейчас вот загубил штейгер человека, собрались гуси — го-го-го, а городовик крикнул — и разошлись все, шабаш! А почему? Все семейные, хозяйственные, с детьми, матерями, с женами. Боятся! А в то время, знаешь, кто на шахтах работал? Матросы беглые, солдаты старые, еще с турецкой войны, беспаспортные, непомнящие, случались даже каторжане беглые. Вот были люди! Терпят, терпят, долго могли терпеть, а потом как пойдут мотать — все к черту разнесут…

— Но? — сказал саночник.

— Це правда, бувало, — сказал крепильщик, — старики рассказывают, пожгуть всэ, хозяева поутикают, их прямо в стэпу ловылы.

— «Старики рассказывают», — рассердился забойщик. — Зачем мне твои старики. Я, может, хуже них старик. Такое бывало… Вот когда это я вроде тебя был, колбасил вагоны на шахте девятнадцать. Фершал там в больнице находился, вредный очень! Человек, скажем, совсем помирает, а он его в шахту гонит. Ну, поработает больной пол-упряжки и перевернется до горы ногами. Пошли к управляющему просить — француз он был, и шахта от французской компании была — уволить его, собаку. Выбранные пошли: так и так. А мы во дворе собрались, ждем. Вернулись. «Ла-ла-ла — лопочет. Ничего, говорят, не поняли». Потом стражников вызвал. Те нас переписали и в шею со двора выгнали.

— От цэ вы поняли? — спросил крепильщик.

— Все, брат, поняли. Мы там не только фершала уволить просили — двух штейгеров, лавку от конторы просили закрыть. В городе вдвое дешевле против рудничной лавки. Во всем отказал. Тут зашумел народ: «Не желаем работать, пускай расчет дает». Снова пошли выбранные. Ждем их, ждем. Приходят — опять прогнал. Эх, брат ты мой! Был у нас там человек, фамилию ему забыл, слесарь в механическом. Как он выскочит, как закричит: «Братья, мы сами расчет сделаем! Мотай, шахтерня!» И пошли мотать! Контору разнесли враз, лавку разбили, а этот… вот фамилию забыл: «Братья, мало нас, давайте на шахту одиннадцать, народ поднимать». Всем народом пошли, а там аккурат смена. «Что такое, куда?» А наш-то слесарь: «Мы на Юзово идем, правов себе добывать!» Вот сколько буду жить — не забуду, как мы в Юзовку шли. Народу — войско! С желонгами, с топорами! Пивной завод разбили — четыреста ведер пива выпили. Что делалось! Трактир Гоза был — все в нем выпили. Соколовского хутор сожгли. Мне вина не досталось, а стал как пьяный, веселый. Как посмотришь — ночь, а светло, звезд не видно. Все с лампами, и кругом пожар горит. Вот были шахтеры…