Степень родства - страница 8

— Да, — Паша достал фляжку с виски, — на вокзале очень дешевое виски. Без пошлины.

В сумке у него были «Капитализм и шизофрения» на французском, сценарии Фассбиндера, винил «Велвет андеграунд» и Игги Поп. Он курил трубку. И всем предлагал покурить трубку. Но другую. Специальную, для желающих. Другая трубка ничем не хуже, но никто не захотел.

— Ему негде ночевать, — вякнула Нина.

Косточко расправил плечи:

— И между прочим, не переночевать, а ночевать.

Видимо, имелся в виду какой-то длительный срок.

— У меня кончилась зубная паста и мыло, — ответил Петр.

— Обойдусь, — Паша глотнул, — мне не рекомендуется светиться по старым адресам.

— Да, мы живем неправильно, — непонятно с чем согласился Борис.

— Эта проблема разрешима, — Нина с надеждой посмотрела на Косточку.

— Почему так быстро состарились адреса? И кто не рекомендует светиться?

— Подлей и нам своей параши. КБР. Что это?

— Красные баррикады. Кабардино-Балкария. Константин Бенедиктович Ревякин.

— У тебя сколько комнат?

— Две и одна тайная. Вход через шкаф. Там иное, там мой рабочий кабинет и библиотека. И, представь, если, к примеру, туда забежит кошка, то она поменяет форму. И я меняю форму, когда захожу. И еще окно. Есть вид из окна, но как туда попасть — неизвестно. Двери нет.

— А что за вид?

— Типа карликового вокзала, станция. Милиционер наклонился над урной, на перроне нет поезда, он уехал. Внутри вокзала, должно быть, два-три человека: первый в кассе считает непроданные билеты, второй в зале ожидания ест сушеные финики из пакетика, а гипотетический третий наверху в башне подводит вокзальные часы — и ему трудно одному, а те, остальные, и не думают помочь.

— Ну, хоть дерево или кустик?

— Дерево, но какой породы — трудно различить. Высокое.

— И никак не попасть?

— Мне туда — никак, а вот она попала. Ко мне. Оттуда.

— Кто — она?

— Как-то я решил рассортировать свою метабиблиотеку по эпохам: Тита Ливия к ливиям, Теофраста Парацельса к парацельсам, Газданова к Набоковым. Вошел в шкаф. Включил освещение. Она в моем кресле, а кресло у меня, надо заметить, непростое: ножки в виде звериных лап, подлокотники длиннющие, и на спинке вышивка — точная копия Туринской плащаницы.

— Ты достал уже. Она-то кто?

— Она — Лэ. Я позвал ее: «Лэ, почему ты в моем кресле?». И показал ей школьный карточный фокус, где разные карты вдруг становятся одинаковыми, — например, все тузы, или все семерки, или, самое лучше, все пустые. У нас случилась любовь, но она наотрез отказалась перебраться ко мне из шкафа. Я, мол, тебе там ни за что не понравлюсь, и ты мне. А при этом и мне оставаться в моей библиотеке нельзя: час идет за неделю, день — за год…

Нина Ли куда-то ушла. Борис переместился к чужому столику. Паша Косточко держал за локоть и уговаривал:

— Тебе необходимо ее обмануть. Ну, вытолкнуть наружу. Усыпить — и спящую перетащить в квартиру.

— Зачем?

— Как? Ты не собираешься увидеть ее по-настоящему?

В 4 утра Косточко и Пустовойтов доковыляли до улицы Козловской. По дороге ничего не пили. Во дворе кто-то истерично смеялся.

— У меня кот голодный, — Петр присел на корточки, — кис-кис.

— А давай его бельгийской колбасой…

— А брюссельской капусты у тебя нет?

— Виски есть. Литр.

— Мало.

Кто такой Паша Косточко? Опасно демифилогизировать. Он учился в Православном университете. Неизвестно, закончил или нет. Когда был волосат и молод, думал создать внутри традиционной церкви Орден, добиться санкции патриарха или убить патриарха и заменить своим патриархом, духовное движение всегда нужно, чаще всего необходимо… Но Косточко обломался.

Косточко капитально завис в двухкомнатной квартире. Купил зубную пасту и мыло. Брился в ванной, не наглел, но и чересчур не деликатничал — вел себя естественно. Днем пропадал, возвращался поздно. Пока Паши не было, Пустовойтов рылся в его вещах (жизнь и смерть — не те категории, в которых нужда — наткнулся в блокноте, рядом — телефонный номер некоего или некоей П. — Павлов ли это умерший?): ну, тот самый вшивый винил, и «Капитализм», и трубки, и Фассбиндер, а также новые подтяжки, военный защитного цвета галстук, антикварная кобура без антикварного пистолета, разнообразные жетоны на метро (Харьков, Киев, а Москвы-то нет), фотография (Косточко в обнимку с бородачом, а бородач с сигарой) и подозрительно много расчесок: зеленые, красные, миниатюрные, гигантские. Он таскал сумку, набитую расческами!