Суздаль. Это моя земля - страница 48
На завтрак — каша. На обед — работа. На ужин — каша. На сладкое — вечерний досуг и ночные посиделки. Подъём с рассветом. Основные задачи надо успеть сделать до полуденной жары.
Выдвигаемся на место. Роли в раскопе строго распределены. Есть участки, где требуется много сил: лопатой снять дёрн, передвинуть отвал. На других участках главное не силы, а внимание и терпение, там слои снимают шпателем или щёткой. Находки — в основном, черепки — попадают керамисткам, у которых основные инструменты — вода и кисточки. Как только что-то интересное обнаружено, кличут руководителя группы, место обозначают колышками, верёвкой и начинают обрабатывать.
Так и я. В обозначенном месте работаю штыковой лопатой, нарезая грунт ломтиками в сантиметр. Потрошу ломти в пыль. Медитативное занятие… Ш… ш… ш… хрусть! Лопата проехала по чему-то чуть более твёрдому, чем грунт. Наклоняюсь, и вот — на перчатке лежит шарик. Тёмно-коричневый, как и весь грунт вокруг. С виду обычный камень, но уж больно круглый. Данилов смотрит и с лёту диагностирует:
— Поздравляю, Саня. Это монета!
— Монета-шарик?
— Шарик-шарик, — Данилов неспешно подошёл к керамисткам, окунул находку в таз с водой и аккуратно потёр щеткой.
Шар постепенно превратился в плоскость, затем проявился рисунок. Монета была щербатая, полосатая, как металлическая пчела.
— Вот твой шарик. Гляди! Деньга Суздальско-Нижегородского княжества. — Пятнадцатый век, не хухры-мухры! Вечером отметим. С почином!
— А?.. Э?.. — я почувствовал испарину на лбу и под лопатками. — Пчела?..
— Возражения?
— Никак нет, — сделал попытку бодро отрапортовать, но во рту пересохло.
— Тогда иди, Саня, займись поляной. Сам знаешь — хреновуха, медовуха, все дела. И огурцы с мёдом не забудь, мы же в Суздале.
С хреновухой и медовухой понятно, а вот с огурцами не очень. Где я возьму огурцов, да ещё и с мёдом. Бормочу мантру:
— Огурцы с мёдом. С мёдом огурцы.
Вселенная всегда откликается на конкретно сформулированные запросы. Вижу объявление: «Огурцы. Мёд. Соленья. Открыто». О, вот оно! Огляделся, нет ли собак? Приоткрыл калитку, захожу. Во дворе старушка в льняном сарафане мастерит куколку-мотанку на завалинке. Поздоровался. И она. Отложила куколку. Внимательно смотрит.
— Здравствуй, милок! За огурчиками пришёл? За медком?
— Так точно, бабушка!
— Отмечать что? Рождение ли, смерть ли?
— Нет, что вы! Археологи мы. Первая находка в этом сезоне. Нашли монету древнюю.
— Древнюю, говоришь? Такую? — протягивает мне куклу, а на поясе у неё щербатая чешуйка.
Я безвольно взял фигурку и поднёс монеткой к глазам. Монетка завибрировала, ожила и взвилась. А вместе с нею поднялся в воздух целый рой.
— Пчёлы… — и мир плавно ушёл в черноту.
Очнулся на копне сена-соломы, заботливо укрытый шерстяным платком. Старушка сидела рядом.
— О! Очухался! А я тебя, милок, заждалась, — тихо произнесла старушка, — И друг твой заждался.
— Пашка? — я вдруг нутром, чутьём почуял, что речь о именно нём.
— Пашка?.. А, ну да… Пришёл он сюда со злыми намерениями и умер в страхе.
— С какими злыми, что вы? Это же Пашка!
— А с такими! Хотел взять деньги из могилы. И сам в могиле и остался.
— Он ошибся, понимаете, ошибся! — меня, седого мужика, душили слёзы.
— И что же ты? Поручишься за него?
— А то!
— Тогда надо бы его проводить, — бабушка пристально посмотрела мне прямо в глаза, — справишься? Держи копейку. Вторая у тебя есть.
— Так не у меня, у руководителя группы же!
— А это уж, милок, ты сам решишь. Были времена, вы копейки в карманы прятали, не тужили, вот и сейчас думай, где ты и как. Перейти реку — отдать копейку, вернуться — ещё одну отдать. А если не отдать, то и не вернуться…
Бабушка посмотрела с сочувствием.
— Это не просто копейка, а деньга на проезд, — нахмурилась и, взглянув из-под бровей, дала понять, что аудиенция окончена. И уже вслед, спохватившись, окликнула, протянула корзинку:
— Огурцы-то с мёдом не забудь! Пока ты лежал, собрала же!
Вернулся в лагерь.
— Тебя только за смертью посылать, — с улыбкой сказал Данилов.
Меня как током ударило. За смертью, говоришь… Молча отдал ребятам добычу. А ночью у костра рассказал Данилову о старушке.